О чем знаешь сердцем (ЛП)

Когда чуда не произошло, я завернулась в его свитер, который, если то была не игра воображения, все еще хранил его запах. Завернулась туго-туго и загадала желание. Я пожелала, чтобы мне не пришлось проживать все это без него. И мое желание сбылось. Последний школьный год прошел, как в тумане. Я не отправила документы в колледж. Не пошла выбирать платье на выпускной. Я забыла о том, что есть солнечный свет и небо, созданное затем, чтобы под ним целоваться.

Дни тянулись один за другим непрерывной, нескончаемой чередой. Но эта обманчивая бесконечность могла исчезнуть в мгновение ока. Как разбившаяся о берег волна.

Как биение сердца.

У Трента было сердце атлета: сильное, с размеренным сердцебиением на десять ударов медленней моего. Бывало, мы лежали, обнявшись, грудь прижата к груди, а я старалась дышать его дыханию в такт, чтобы обманом успокоить и сердце. Не выходило, ни разу. Даже три года спустя мой пульс разгонялся просто от его присутствия рядом. Но мы нашли нашу собственную синхронность. Его сердце стучало ровно и медленно, а мое заполняло тишину в интервалах.

Четыреста дней. А сколько ударов сердца? Не счесть.

Четыреста дней в мире без Трента и всего несколько мест, где он остался существовать. И до сих пор никакого ответа из одного из них.

Сзади сигналят. Гудок выдергивает меня из мыслей в реальность, отвлекая от нервной тошноты в животе. Водитель в зеркале заднего вида костерит меня, обгоняя – кулак сердито воздет в воздух, рот через стекло выплевывает вопрос: «Какого черта ты делаешь?»

Садясь в машину, я спрашивала себя о том же. Я понятия не имею, что именно делаю, но знаю, что иначе я не могу. Я должна увидеть его – из-за того ощущения, которое подарили мне встречи с другими.

Первой из реципиентов с родными Трента связалась Нора Уолкер. Мы знали, что и реципиентам, и семьям доноров можно в любой момент найти друг друга через трансплантационного координатора, и все же ее письмо стало для нас полной неожиданностью. Мама Трента позвонила мне на следующий день после того, как оно пришло, и попросила прийти. Мы сели вместе в светлой гостиной, в доме, где было столько воспоминаний, включая самое первое – о том, как я в пятый раз бежала мимо него и надеялась, что сегодня меня заметят.

Услышав, что меня пытаются догнать, я перехожу на шаг. Его голос, тогда еще незнакомый, с трудом втискивает между вдохами и выдохами слова.

– Эй!

Вдох.

– Постой!

Выдох.

Нам было по четырнадцать. До этого момента мы были чужими. До этих двух слов.

И вот, когда я сидела с матерью Трента на том самом диване, где мы с ним обычно смотрели кино, лопая один попкорн на двоих, случилось так, что слова одной незнакомой женщины вытянули меня из темноты одиночества, где я существовала уже очень давно. После ее письма, написанного дрожащей рукой на хорошей бумаге, я воспряла. Оно было простеньким. С глубокими соболезнованиями. С глубокой признательностью за то, что Трент подарил ей жизнь.

Вечером, вернувшись домой, я написала Норе ответ, свое личное спасибо за то светлое чувство, пережитое, пока я читала ее письмо. На следующий день я написала еще одному реципиенту, потом второму, третьему – всем пятерым. Анонимные послания анонимам, которых я хотела узнать. Когда я отправила письма координатору, во мне поселилась робкая надежда, что они ответят. Что они заметят меня – как он.

Я оглядываюсь через плечо. Да, это он. Улыбается, в руке подсолнух со стеблем выше меня; корни подметают асфальт.

– Я Трент, – говорит. – Переехал недавно в дом вниз по дороге. Ты живешь где-то рядом, да? Я всю неделю смотрю по утрам, как ты бегаешь. Ты быстрая.

Я покусываю нижнюю губу, шагая с ним рядом. Мысленно улыбаюсь. Еле удерживаю в себе признание, что стала сбрасывать скорость на подходе к его дому с того самого дня, как он вышел из притормозившего на обочине грузовичка.

– А я Куинн.

Выдох.

Я оживала, пока писала те письма. В них я рассказывала о Тренте и о том, что он дарил мне, пока был жив. Ощущение, что все на свете мне по плечу. Счастье. Любовь. Эти письма – анонимная рука, протянутая в пустоту за помощью, за ответом – стали для меня способом почтить его память и дали надежду на большее.