О дивный новый мир

– А ты прежде попробуй, потом говори.

– Я пробовала.

– Ну скольких ты перепробовала? – Фанни пожала насмешливо плечиком. – Одного, двух?

– Несколько десятков. Но эффекта никакого.

– Пробуй не покладая рук, – назидательно сказала Фанни. Но было видно, что в ней уже поколебалась вера в этот рецепт. – Без усердия ничего нельзя достичь.

– Усердие усердием, но я…

– Выбрось его из мыслей.

– Не могу.

– А ты сому принимай.

– Принимаю.

– Ну и продолжай принимать.

– Но в промежутках он не перестает мне нравиться. И не перестанет никогда.

– Что ж, если так, – сказала Фанни решительно, – тогда просто-напросто пойди и возьми его. Все равно, хочет он или не хочет.

– Но если бы ты знала, какой он ужасающий чудак!

– Тем более необходима с ним твердость.

– Легко тебе говорить.

– Знать ничего не знай. Действуй. – Голос у Фанни звучал теперь фанфарно, словно у лекторши из ФСЖМ, проводящей вечернюю беседу с двенадцатилетними бета-минусовичками. – Да, действуй, и безотлагательно. Сейчас.

– Боязно мне, – сказала Линайна.

– Прими сперва таблетку сомы – и все дела. Ну, я пошла мыться. – Подхватив мохнатую простыню, Фанни зашагала к кабинкам.

В дверь позвонили, и Дикарь вскочил и бросился открывать – он решил наконец сказать Гельмгольцу, что любит Линайну, и теперь ему уж не терпелось.

– Я предчувствовал, что ты придешь, – воскликнул он, распахивая дверь.

На пороге – в белом, ацетатного шелка, матросском костюме и в круглой белой шапочке, кокетливо сдвинутой на левое ухо, – стояла Линайна.

Дикарь так и ахнул, точно его ударили с размаха.

Полграмма сомы оказалось Линайне достаточно, чтобы позабыть колебания и страхи.

– Здравствуй, Джон, – сказала она с улыбкой и прошла в комнату. Машинально закрыл он дверь и пошел следом. Линайна села. Наступило длинное молчание.

– Ты вроде бы не рад мне, – сказала наконец Линайна.

– Не рад? – В глазах Джона выразился упрек; он вдруг упал перед ней на колени, благоговейно поцеловал ей руку. – Не рад? О, если бы вы только знали, – прошептал он и, набравшись духу, взглянул ей в лицо. – О восхитительнейшая Линайна, достойная самого дорогого, что в мире есть. (Она улыбнулась, обдав его нежностью.) О, вы так совершенны (приоткрыв губы, она стала наклоняться к нему), так совершенны и так несравненны (ближе, ближе); чтобы создать вас, у земных созданий взято все лучшее. – (Еще ближе…) Дикарь внезапно поднялся с колен. – Вот почему, – сказал он, отворачивая лицо, – я хотел сперва совершить что-нибудь… Показать то есть, что достоин вас. То есть я всегда останусь недостоин. Но хоть показать, что не совсем уж… Свершить что-нибудь.

– А зачем это необходимо… – начала и не кончила Линайна. В голосе ее прозвучала раздраженная нотка. Когда наклоняешься, тянешься губами ближе, ближе, и вдруг дуралей-партнер вскакивает и ты как бы проваливаешься в пустоту, то поневоле возьмет досада, хотя в крови твоей и циркулирует полграмма сомы.

– В Мальпаисе, – путано бормотал Дикарь, – надо принести шкуру горного льва, кугуара. Когда сватаешься то есть. Или волчью.

– В Англии нет львов, – сказала Линайна почти резко.

– Да если бы и были, – неожиданно проговорил Дикарь с брезгливым возмущением, – то их бы с вертопланов, наверно, стреляли, газом бы травили. Не так бы я сражался со львом, Линайна. – Расправив плечи, расхрабрившись, он повернулся к Линайне – и увидел на лице у нее досаду и непонимание. – Я что угодно совершу, – продолжал он в замешательстве, все больше путаясь. – Только прикажите. Среди забав бывают и такие, где нужен тяжкий труд. Но оттого они лишь слаще. Вот и я бы. Прикажи вы только, я полы бы мел.

– Но на это существуют пылесосы, – сказала недоуменно Линайна. – Мести полы нет необходимости.

– Необходимости-то нет. Но низменная служба бывает благородно исполнима. Вот и я хотел бы исполнить благородно.

– Но раз у нас есть пылесосы…

– Не в том же дело.

– …и есть эпсилон-полукретины, чтобы пылесосить, – продолжала Линайна, – то зачем это тебе, ну зачем?

– Зачем? Но для вас, Линайна. Чтобы показать вам, что я…

– И какое отношение имеют пылесосы ко львам?..

– Показать, как сильно…

– Или львы к нашей встрече?.. – Она раздражалась все больше.

– …как вы мне дороги, Линайна, – выговорил он с мукой в голосе. Волна радости затопила Линайну – волна румянца залила ей щеки.

– Ты признаешься мне в любви, Джон?

– Но мне еще не полагалось признаваться, – вскричал Джон, чуть ли не ломая себе руки. – Прежде следовало… Слушайте, Линайна, в Мальпаисе влюбленные вступают в брак.

– Вот что вступают? – Линайна опять уже начинала сердиться. Что это он мелет?

– Навсегда. Дают клятву жить вместе навек.

– Что за бредовая мысль! – Линайна не шутя была шокирована.

– Пускай увянет внешняя краса, но обновлять в уме любимый облик быстрей, чем он ветшает.

– Что такое?

– И Шекспир ведь учит: «Не развяжи девичьего узла до совершения святых обрядов во всей торжественной их полноте…»