О дивный новый мир

Освещение начало медленно меркнуть, но в то же время теплеть, делаться краснее, рдяней, и вот уже они пляшут в вишневом сумраке Эмбрионария. «Пей-гу-ляйгу…» В своем бутыльном, кровяного цвета мраке плясуны двигались вкруговую, отбивая, отбивая неустанно такт. «Ве-се-лись…» Затем хоровод дрогнул, распался, разделился, пары опустились на диваны, образующие внешнее кольцо вокруг стола и стульев. «Друг-по-друга…» Густо, нежно, задушевно ворковал могучий Голос; словно громадный негритянский голубь в красном сумраке благодетельно парил над лежащими теперь попарно плясунами.

Они стояли на крыше; Большой Генри только что проблаговестил одиннадцать. Ночь наступила тихая и теплая.

– Как дивно было! – сказала Фифи Брэдлоо, обращаясь к Бернарду. – Ну просто дивно!

Взгляд ее сиял восторгом, но в восторге этом не было ни следа волнения, возбуждения, ибо где полная удовлетворенность, там возбуждения уже нет. Восторг ее был тихим экстазом осуществленного слияния, покоем не пустоты, не серой сытости, а гармонии, жизненных энергий, приведенных в равновесие. Покой обогащенной, обновленной жизни. Ибо сходка единения не только взяла, но и дала, опустошила для того лишь, чтобы наполнить. Фифи всю, казалось, наполняло силами и совершенством; слияние для нее еще длилось.

– Ведь правда же, дивно? – не унималась она, устремив на Бернарда свои сверхъестественно сияющие глаза.

– Да, именно дивно, – солгал он, глядя в сторону; ее преображенное лицо было ему и обвинением, и насмешливым напоминанием о его собственной неслиянности. Бернард был сейчас все так же тоскливо отъединен от прочих, как и в начале сходки, еще даже горше обособлен, ибо опустошен, но не наполнен, сыт, но мертвой сытостью. Оторван и далек в то время, когда другие растворялись в Высшем Организме; одинок даже в объятиях Морганы, одинок, как еще никогда в жизни, и безнадежней прежнего замурован в себе. Из вишневого сумрака в мир обычных электрических огней Бернард вышел с чувством отчужденности, обратившимся в настоящую муку. Он был до крайности несчастен, и, возможно (в том обвиняло сиянье глаз Фифи),– возможно, по своей же собственной вине.

– Именно дивно, – повторил он; но маячило в его мозгу по-прежнему одно – бровь Морганы.

Глава шестая

Чудной, чудной, чудной – такое сложилось у Ленайны мнение о Бернарде. Чудной настолько, что в последовавшие затем недели она не раз подумывала, а не отменить ли поездку в Нью-Мексико и не слетать ли взамен с Бенито Гувером на Северный полюс. Но только была она уже на полюсе – недавно, прошлым летом, с Джорджем Эдзелом – и безотрадно оказалось там. Заняться нечем, отель до жути устарелый – спальни без телевизоров, и запахового органа нет, а только самая наидряннейшая синмузыка и всего-навсего двадцать пять эскалаторных кортов на двести с лишним отдыхающих. Нет, снова на полюс – брр! Притом она разочек только летала в Америку. И то на два лишь дня, на уикенд. Дешевая экскурсия в Нью-Йорк с Жаном Жаком Хабибуллой – или с Бокановским Джонсом? Забыла уже. Да и какая разница? А полететь туда теперь на целую неделю – так заманчиво! Да к тому же из этой недели три дня, если не больше, провести в индейской резервации! Во всем их Центре лишь человек пять-шесть побывали в диких заповедниках. А Бернард как психолог-высшекастовик имеет право на пропуск к дикарям – среди ее знакомых чуть ли не единственный с таким правом. Так что случай – из ряда вон. Но и странности у Бернарда настолько из ряда вон, что Ленайна всерьез колебалась: не пренебречь ли этой редкостной возможностью и не махнуть ли все-таки на полюс с волосатеньким Бенито? По крайней мере, Бенито нормален. А вот Бернард…

Для Фанни-то все его чудаковатости объяснялись одним – добавкой спирта в кровезаменитель. Но Генри, с которым Ленайна как-то вечером в постели озабоченно стала обсуждать своего нового партнера, – Генри сравнил бедняжку Бернарда с носорогом.

– Носорога не выдрессируешь, – пояснил Генри в своей лаконично-энергичной манере. – Бывают и среди людей почти что носороги; формировке поддаются весьма туго. Бернард из таких горемык. Счастье его, что он работник неплохой. Иначе Директор давно бы с ним распростился. А впрочем, – прибавил Генри в утешение, – он, по-моему, вреда не причинит.

Вреда-то, может, и не причинит; но беспокойство очень даже причиняет. Взять хотя бы эту его манию уединяться, удаляться от общества. Ну чем можно заняться, уединясь вдвоем? (Не считая секса, разумеется, но невозможно же заниматься все время только этим.) Ну, правда, чем заняться, уйдя от общества? Да практически нечем. День, который они впервые проводили вместе, выдался особенно хороший. Ленайна предложила поплавать, покупаться в Торкийском пляжном клубе и затем пообедать в «Оксфорд-юнионе». Но Бернард возразил, что и в Торки[30], и в Оксфорде будет слишком людно.

– Ну тогда в Сент-Андрус[31], поиграем там в электромагнитный гольф.

Но опять не хочет Бернард: не стоит, видите ли, на гольф тратить время.

– А на что же его тратить? – спросила Ленайна не без удивления.