О духовной жизни современной Америки

Самым простодушным из всех оказался американский посланник в Венеции. Описав итальянских эмигрантов, их нищету, их лохмотья, он затем буквально заявил следующее: «Они (итальянцы) не более способны исполнять обязанности гражданина, чем рабы, только что отпущенные на свободу. У них и в мыслях нет стать гражданами Соединенных Штатов. Они хотят одного — получить более высокую плату за свой труд, но за эту плату трудиться как можно меньше». Вот какие скверные итальянцы! Это зловещее обличение итальянских иммигрантов журнал «Америка» сопроводил следующим кратким и веским редакционным примечанием:

«Слова посланника должны запечатлеться в сознании каждого американского патриота, их следует хранить в памяти как величайшую истину, высказанную о величайшем современном зле»[2].

Накал и всеохватность американского патриотизма совершенно непостижимы для всех, кто не испытал его гнета в повседневной жизни. Такой силы достигает он, что вынуждает чужестранцев отказываться от своей национальности и лгать, приписывая себе американское происхождение, если только им представляется такая возможность. Быть уроженцем Америки — сплошь и рядом это непременное условие для получения работы, особенно когда речь идет о сколько-нибудь ответственной должности, как, например, в банке, общественном учреждении или в железнодорожном ведомстве. Единственный народ, который пользуется уважением американцев, вопреки ненависти к этой нации со времен Войны за независимость, — это англичане. Во многих отношениях Англия по-прежнему служит Америке образцом и примером; даже последний крик моды в современной Америке сплошь и рядом всего лишь отсвет старинной британской культуры. Кто захочет польстить американскому щеголю, тот пусть притворится, будто принял его за англичанина; щеголи эти шепелявят, как истинные британские лорды, а садясь в трамвай, такой тип непременно протянет кондуктору для размена золотую монету или крупную банкноту.

II. Враждебность ко всему чужеродному

Так каков же уровень народа, знающего только собственную культуру? Как складывается духовная жизнь в стране, чьи граждане исповедуют столь пылкий патриотизм?

Будь Америка старым сообществом, имеющим долгую историю, способную отметить человеческие характеры своей особой печатью, словом, наделить народ самобытной, оригинальной духовной жизнью — тогда, может быть, эта страна, по крайней мере формально, и впрямь могла бы довольствоваться своей самобытностью и отгородиться от внешнего мира. В современных условиях аналогичным примером может служить консерватизм парижской литературы, ее притязание на самодостаточность. Но в такой стране, как Америка, с ее разбродом и хаосом, в этом юном сообществе, где еще не пустила корни собственная культура, где не закрепился еще определенный духовный склад, — в такой стране самодостаточность и самоуверенность сильно препятствуют всем попыткам открыть новые пути развития. Такая психология и самодовольство порождают своего рода вето, запрет, который нельзя безнаказанно нарушать. Вот почему в стране Америке не раз случалось, что разгневанные патриоты отечества свирепо расправлялись со всеми творениями духа, отмеченными влиянием европейской культуры. Поэта Уолта Уитмена в 1868 году уволили со службы в вашингтонском ведомстве внутренних дел за его литературную дерзость в сборнике «Листья травы» — притом такую, какую мы у себя дома допускаем даже в рождественских рассказах. Правда, впоследствии Уитмена помиловали и допустили на службу в другое ведомство, но не потому, что наконец-то признали его литературные заслуги, а лишь в силу того, что неожиданно вспомнили следующий факт: во время войны против рабства Уитмен как патриот служил в войсках медицинским братом. Вот за что ему была оказана честь, а не за что-либо другое. И поныне его не жалуют американские законодатели литературы, его бойкотируют, никто больше не покупает его книг: семидесятилетний Уитмен сейчас живет исключительно на добровольные пожертвования, присылаемые из Англии.

Некий молодой американец, по фамилии Уэллс, в 1878 году выпустил в свет сборник под названием «Богема». Уэллс был человеком тонкого таланта, начинающим, но очень даровитым поэтом, однако его очень скоро заставили замолчать. Оказалось, что этот молодой человек находится под влиянием европейской литературы, что его лирика чужеродна и является своеобразным поэтическим вызовом лакировочной американской поэзии. И ему велели замолчать крупные литературные журналы. Он, видите ли, читал Шелли, чего уж никак не следовало делать, и кое-чему научился у Альфреда де Мюссе, что и того хуже; недоумевали, как это вообще могли издать стихи столь чужеродного поэта[3]? Молодого человека попросту выдворили из американской литературы. Имя его — Чарльз Стюарт Уэллс.