О героическом энтузиазме

Т а н с и л л о. Он пребывает в добродетели тогда, когда держится посредине, отклоняя как одну, так и другую противоположность; поскольку же он склоняется к крайностям и влечется от одной к другой, постольку в соответственной мере ему не хватает добродетели. Это является двойным пороком, состоящим в том, что он отступает от своей природы, совершенство которой заключено в единстве; там, где сходятся противоположности, имеется сложность и добродетель. Вот что выражают слова: Живущий мертвей, или умирающий живей. Оттого-то и сказано, что мертвый живет во смерти смертию живою. Он – не мертвый, ибо живет в цели; он – не живой, ибо мертв в самом себе; он – лишен смерти, ибо рождает в ней мысли; он – лишен жизни, ибо она не растет или не чувствует себя. Далее: он чрезвычайно мал сравнительно с умопостигаемой высью и познанной слабостью своего ума; он наиболее высок в силу стремления к героическому желанию, которое далеко выходит за пределы; он – самый высокий в силу умственного желания, которое не имеет ни свойств, ни стремления приобретать мало-помалу; он – самый низкий из-за насилия над ним чувственной крайности, которая тянет его в ад. И вот, находясь в состоянии такого сильного подъема и спуска, он чувствует в душе самое глубокое раздвоение, какое только можно чувствовать, он остается смущенным восстанием чувства, стремящего его туда, где разум обуздывает его, и, наоборот, именно это-то и выражено в следующем высказывании, в котором разум, под именем Филенио, задает вопросы, на какие под именем пастуха отвечает Энтузиаст, который трудится в заботе о стаде или толпе своих мыслей, который пасет их с почтительностью и услужливостью к своей нимфе, то есть с привязанностью к цели, повинуясь которой он стал пленником.

Ф и л е н и о. Пастух!

П а с т у х. Кто кличет?

Ф и л е н и о. Что с тобой?

П а с т у х. Страдаю!

Ф и л е н и о. Чем?

П а с т у х. Жизнь и смерть меня равно томят.

Ф и л е н и о. Кто виноват?

П а с т у х. Любовь!

Ф и л е н и о. Убийца!

П а с т у х. Знаю.

Ф и л е н и о. А где она?

П а с т у х. Здесь, в сердце, сеет яд…

Ф и л е н и о. Злосчастный!

П а с т у х. Ах!

Ф и л е н и о. Ты гибнешь?

П а с т у х. Умираю…

Ф и л е н и о. От взоров?

П а с т у х. Да! В них двери в рай иль в ад.

Ф и л е н и о. Чего ж ты ждешь?

П а с т у х. Пощады…

Ф и л е н и о. От кого же?

П а с т у х. Все от нее, кто сердце мукой гложет!

Ф и л е н и о. Дождешься ли?

П а с т у х. Как знать!

Ф и л е н и о. Твой ум мутится…

П а с т у х. Пусть так! Душе такой конец лишь мил.

Ф и л е н и о. А что ж любовь?

П а с т у х. Молчит…

Ф и л е н и о. А ты б молил!

П а с т у х. Молю, – и честь упрека не боится…

Ф и л е н и о. Не лучше ль…

П а с т у х. Что?

Ф и л е н и о. Бежать, забыть о ней?..

П а с т у х. Ее презренье мук моих страшней!

Здесь говорит страдающий; он жалуется на любовь не потому, что любит (ведь всякому истинно любящему нравится любить), но потому, что любит несчастливо, в то самое время, как летят стрелы, являющиеся лучами его светоча, которые, в той мере в какой они дерзки и упорны или же снисходительны и изящны, становятся сами вратами рая или же ада. При этом его поддерживает надежда на будущую и недостоверную милость, а подвергается он действию настоящего и определенного мученья. И как бы ясно он ни видел своего безумства, это, однако, не побуждает его исправиться или хотя бы разочароваться в нем, потому что он настолько в нем нуждается, что оно скорее нравится ему, как это и выражено в следующих строчках:

На гнет любви я сетовать не стану,Я без нее отрады не хочу.

Затем он показывает другой вид неистовства, происходящий от некоего светоча разума, возбуждающий боязнь и уничтожающий вышесказанное, дабы он не перешел к действию, которое могло бы ожесточить или вызвать негодованье у любимой. Поэтому он говорит, что существует надежда на будущее, хотя ему ничего не обещано и ни в чем не отказано, в силу чего он молчит и ничего не требует из боязни оскорбить почитаемое. Он не отваживается объясниться или заявить о себе, потому что был бы или отвергнут, или же обнадежен. Ведь, по его мнению, дурное скорее перевешивает в одном случае, чем хорошее в другом. Таким образом, он показывает, что готов скорее навсегда нести собственное мучение, чем открыть дверь возможностям волнений и печали у любимой.

Ч и к а д а. Этим он показывает, что его любовь поистине героическая, ибо он считает своей главною целью изящество духа и склонность страсти, а не красоту тела, в которую не включена та любовь, которая носит в себе божественное.

Т а н с и л л о. Ты хорошо знаешь, что есть три вида платоновского вдохновения: один из них стремится к созерцательной или спекулятивной жизни, другой – к активной нравственности, третий – к праздной и чувственной