О героическом энтузиазме

Глаза уж не глаза; не влага – влага,Прервавшая течение свое,Плоть, дух, душа не спаяны во благо;И ты, ледок зрачков, в ком бытиеВещей отображается столь наго, —Вас помнит сердце скорбное мое!Но что ни шаг, я вглубь пещеры темной,В подземный мир, влекусь, слепецбездомный.Печальники мои! Вам надоСкорей подать мне помощь, я без сил

Затем, что я все слезы истощилВ те дни, когда не знал к себе пощады:Без влаги сохнет грудь моя,И полного забвенья жажду я!

Внезапно появляется следующий слепой, потерявший зрение от сильного жара, который, поднимаясь от сердца, сперва выел очи, а затем высосал всю остальную влагу из субстанции влюбленного, так что, весь испепеленный и горящий, он уже сам не свой; ведь огонь, обладающий свойством разлагать все тела на их атомы, превратил его в прах, негодный для соединения, хотя под воздействием одной воды атомы у других тел сгущаются и соединяются так, что образуют сложный состав. При всем том слепой не лишен ощущения сильнейшего пламени. Поэтому в стихах он хочет заставить открыть себе проход, ибо если бы кто-нибудь оказался затронутым его пламенем, то стал бы чувствовать жар даже от адского пламени не больше, чем от холодного снега. Итак, он говорит:

ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ СЛЕПЕЦ

[69]

Краса, чрез взоры в сердце проникая,Раздула буйный горн в груди моейИ, зрительную влагу поглощая,Высоко мечет жаркий сноп огней;

Потом, остаток влаги иссушая,Чтоб дать сухой стихии мир верней,Она во прах состав мой обратила,На атомы меня развеществила.Под страхом вечных мук,О люди, мне убежище найдите,От моего огня себя спасите,Чтоб пламя вас не охватило вдруг,И даже лютая зимаНе сделалась бы пеклом вам сама.

Следует восьмой, слепота которого причинена стрелой Амура, впущенной в него от очей к сердцу. Поэтому он жалуется не только в качестве ослепшего, но, кроме того, в качестве раненого и пылающего с такой силой, с какой, по его мнению, никто другой пылать не может. Его чувство легко выражается в следующем высказывании:

ГОВОРИТ ВОСЬМОЙ СЛЕПЕЦ

[70]

Предательский удар, триумф обмана,Тугая тетива, стрел острие,Бесчестный пыл, язвительная рана —Вот, дерзкий бог, оружие твое!Глаза пробиты, в сердце яд дурмана,Раба любви слепое бытие;Всю боль, весь жар, все путы неизменноНошу с собой, везде, ежемгновенно.Герои, люди, божества!

Пришлось ли вам, близ Зевса ильПлутона.Иль на земле, теперь, во время ль оно,Самим (иль может, донесла молва)Встречать таких, как мы, влюбленных,Столь же покорных, столь жеи стомленных?

Наконец идет последний слепец, который к тому же еще и нем: не имея возможности (из-за отсутствия смелости) сказать то, что чрезвычайно хотел бы, не задевая и не вызывая отвращения, он вместе с тем лишен возможности говорить о чем-либо другом. Поэтому и говорит не он, а его поводырь, высказывающий соображение, которое я не истолковываю, так как оно понятно, а лишь передаю его нравоучительный смысл:

ГОВОРИТ ПОВОДЫРЬ ДЕВЯТОГО СЛЕПЦА

[71]