О героическом энтузиазме

Пустынный путь ведет меня гуда,Где разум мой восторгом наполняет.Останься здесь! Здесь все тебя питаетВозможностью искусства и труда.Здесь возродись! Из твоего гнезда, —Наперекор тому, что рок мешает, —Пускай сюда полет свой направляетТвоих птенцов бездомная чреда.

Иди ж, — и да познаешь изумленьеНежданных встреч! И пусть тебя ведетТот бог, кого глупец слепым зовет.Иди, храня священное почтенье,К той полноте, что миру зодчий дал, —И не лети ко мне, когда чужим ты стал.

Движение вперед, ранее олицетворенное в виде охотника, натравливающего своих псов, здесь изображено в виде крылатого сердца. Из клетки, где оно пребывало в лености и покое, сердце выпущено на волю, чтобы свить высоко гнездо и выпестовать птенцов, свои мысли, ибо пришло время, когда исчезают препятствия, которые воздвигались извне тысячью причин, а изнутри — естественной глупостью. Так вот, освободи свое сердце, чтобы создать для него самые лучшие условия, поддерживая его в более высоких целях и намерениях, потому что прочнее воскрыляются те силы души, которые еще платониками обозначались в виде двух крыльев. И дай им руководителем то божество, которое слепая чернь считает слепым и безумным, — я имею в виду Амура: он, по милости и по благости неба, обладает силой преобразовать сердце как в иную, взыскуемую природу, так и в то состояние, из которого было изгнано. Оттого-то Энтузиаст и говорит: И не возвращайся ко мне, если ты станешь чужим. Таким образом, я могу сказать, не возмущаясь, словами другого поэта:

Увы, своим покинут сердцем я,И свет очей моих — уж не со мною!

Далее он описывает смерть души, именуемую кабаллистами смертью от поцелуя, изображенной в «Песне Песней» Соломона, где возлюбленная говорит:

Пусть лобзает меня он лобзанием уст своих…

Ибо слишком грубая любовь своим ранением заставляет страдать меня…

Другими же она именуется сном, — именно о нем говорит псалмопевец:

Стало явно, что я в мои очи сон допустил,И вежды мои уснули,И с ними уйду я в мирный покой.

Потому-то душа, которая томится, будучи мертвой в себе и живой в своем объекте, говорит так:

[20]

Безумцы, пестуйте свои сердца!Мое же ушло далекою тропою,Где, схваченное грубою рукою,С восторгом ждет смертельного конца.Я ежечасно кличу беглеца,Но вольный сокол, новой горд судьбою,Не хочет знать, безумец, над собою

Ни власть мою, ни зова бубенца.Прекрасный хищник, ты мне душу точишьПометинами клюва и когтей,Ожогом взглядов, звяканьем цепей!Но если впрямь вернуться ты не хочешь,Пылаешь, страждешь, ширишь взмахи крыл, —Пошли судьба им обновленье сил!

Здесь душа, страждущая не от подлинного недовольства, но от боли некоего любовного мучения, говорит, как бы направляя свои речи к тем, кто, подобно ей, охвачены страстью, как если бы несчастливица выпустила свое сердце, устремившееся туда, куда оно не может добраться, потянувшееся к тому, с чем не может соединиться, и желающее взять то, чего не может схватить; и все это потому, что тщетно отдаляется от бесконечности и, все больше и больше разгораясь, идет к ней.

Чикада. Откуда следует, Тансилло, что дух, при таком движении вперед, испытывает удовлетворение от своего страдания? Откуда проистекает побуждение, которое вечно толкает его дальше того, чем он уже обладает?