О героическом энтузиазме

Уходит из дому крестьянин рано,Едва встает с груди Востока день;Когда ж начнет жечь солнце слишком рьяно,Томимый зноем, он садится в тень.И снова до вечернего туманаОн трудится в поту, изгнавши лень;Потом он спит. Я ж не смыкаю очи

Ни на заре, ни в полдень, ни средь ночи.Затем что два пылающих луча,Что взоры солнца мне бросают,С пути души моей не исчезают;Их ярость неизменно горячаИ, волею судьбы моей, жжет властноМне горестное сердце ежечасно.

Чикада. Это стихотворение скорее в соответствии с действительностью, чем по существу, объясняет смысл изображения.

Тансилло. Мне не к чему стараться, чтобы дать вам увидеть, в чем тут сущность: чтобы заметить ее, нужно лишь вглядеться с большей внимательностью. Очи солнца — это лучи, с помощью которых божественная красота и доброта являют себя нам. И они — пылающие, так как не могут быть восприняты умом без того, чтобы вследствие этого не возжечь страсть. Два луча солнца — это два вида откровения, которые теологи-схоластики называют утренним и вечерним. Отсюда наша умственная работа, наша просветительница, как воздух-посредник, доводит эти два откровения до нас или в добродетели, которая восторгается ими в самой себе, или же в действии, которое рассматривает их по результатам. Горизонт, путь души в этом месте есть часть высших сил, где смелой восприимчивости ума помогает мужественный толчок страсти, обозначенный в виде сердца, которое, пылая, всегда печалится; поэтому все плоды любви, которые мы можем собрать в этом состоянии, не настолько сладки, чтобы не быть связанными с некоторой печалью, во всяком случае с той, что проистекает от сознания неполного использования. Так сугубо бывает в плодах физической любви, условия которой я не смог бы выразить лучше поэта-эпикурейца:

От лица человека, которое блещет красою,Прибыли нет, кроме образов от предвкушения нежных,Кои несбывшейся часто надеждой уносятся в ветер.Жаждущий ищет порою во сне, где бы выпить, но влагиНе получает нигде, чтобы жар утолить в своих членах.

Образы жидкостей он вызывает и тщетно томится,Воображая себя утоляющим жажду в потоке.Так ив любви, постоянно с влюбленными шутитВенера.Зрением не в состоянье любовники тело насытить;Тщетно блуждают дрожащие руки по целому телуИ ничего соскоблить с упоительных членов не могут.

Тою порой, когда в юных летах наслаждаются двое,Членами всеми обнявшись, когда предвещает им телоСладость, Венера старается женщинам пашню засеять,Жадно друг к другу любовники жмутся, сливается вместеВлага их губ и дыханье, в уста их впиваются зубы.Все понапрасну! Они ничего соскоблить тут не могутИли проникнуть друг в друга, чтоб с телом смешать свое тело.

Подобным образом он судит о роде вкуса, который мы можем получить от божественных вещей: когда мы стараемся проникнуть в них и вкусить, то получаем больше огорчений в желании, чем наслаждений в приобщении к ним. И поэтому мудрец Еврей мог сказать, что умножающий знание умножает печаль, так как от большего накопления рождается большее и более высокое желание, а отсюда следует большее огорчение и боль из-за отсутствия желаемого. Поэтому эпикуреец, который вел более спокойную жизнь, говорит о вульгарной любви: