О героическом энтузиазме

Глаза мои, как мучит он меня,Ваш пламень! И течет и обжигает.Мне, смертному, не вынести огня,Пусть даже на него стократ бросаетВсю влагу Океан и, леденя,Созвездье Арктики его смиряет:Не охладить палящие огни,Не обрести мне отдыха в тени!Я — пленник, заточенныйРукой, что держит, не желав, меня.

Чрез вас я в плоти, я жив солнце дня.Начало жизни — я, ее лишенный.Так где же я? Кто я? —Раб, узник той души, что не моя!

Лаодонио. Поистине, понимание, рассмотрение, знание есть то, что зажигает желание и, следовательно, сердце воспламеняется властью очей; и чем более высокий и достойный объект стоит перед глазами, тем сильнее огонь и живее пламя. Однако каким же должен быть тот вид, из-за которого сердце чувствует себя настолько воспламенившимся, что не надеется на возможность ни смягчить свое пылание самой холодной и самой медленной звездой арктического круга, ни ослабить жар влагой целого океана? Каким должно быть превосходство того объекта, который сделал сердце врагом собственного бытия, мятежником против своей души и вместе с тем довольным таким мятежом и враждебностью, хотя сердце было взято в плен рукой, пренебрегающей им и не желающей его? Я хотел бы услышать, ответили ли глаза и что именно они сказали.

Либерио. Они, наоборот, жаловались на сердце, как на начало и причину многих пролитых слез. Они поэтому дали ответ такого содержания:

Первый упрек Очей Сердцу

[56]

С тебя, о сердце, больше вод струится,Чем с Нереид, подъемлющих чела,Чтоб в ясный день на солнце всплыть и скрыться;

Лишь Амфитрита вдаль помчать моглаДвойной поток так широко, что, мнится,В сравненье с ним покажется малаРека, что весь Египет наводняетИ дважды семь потоков наполняет.Два ярких светоча даны,Чтоб править этим миром бренным.Ты ж пренебрег порядком неизменным,И светочи в ручьи превращены.Что ж небо медлит возмутиться?

Ведь гибнет близкое, насилье длится!

Лаодонио. Конечно, воспламененное и пронзенное сердце вызвало слезы из глаз, поэтому как они зажгли пламя в нем, так и оно обагрило их влагою. Но меня удивляет такое сильное преувеличение, которое говорит, что Нереиды не пропустят над головой столько воды, купаясь на восходе солнца, сколько могут излить влаги эти глаза. А также удивляет сравнение этих двух источников с океаном не потому, что они в самом деле изливают воду, но потому, что они якобы могут лить такие реки и столько рек, что при подсчете Нил показался бы малым потоком, разделенным на семь каналов.

Либерио. Не удивляйтесь столь сильному преувеличению, равно как этой возможности, лишенной действия; вы все поймете, когда узнаете итог их рассуждений. Однако сперва послушайте, как сердце отвечает на упреки глаз.

Лаодонио. Пожалуйста, дайте послушать!

Либерио.

Первый ответ Сердца Очам

[57]

Глаза! Бессмертный пламень есть во мне;Я весь — огонь; он жарко пламенеет;Все близ меня горит в моем огне,Моим пожаром, вижу, небо рдеет.

Но вас не жжет мой пламень. Он извнеВас тронуть лишь обратной силой смеет:Не жаром, — влагой вас я обдаю…Так что ж из двух являет суть мою?Познайте ж вы, слепые,Что побегут от пламеней моихДва родника, источника живых,Кому Вулкан даст части составные.Не раз победой воин тамВенчает бой, где враг его упрям!

Видишь, до какой степени сердце не могло убедить себя суметь из противоположности причины и начала вызвать силу противоположного действия; оно даже не хочет признать возможным способ действия посредством антиперистаза, что означает силу, которую приобретает противник от того, что при бегстве от другого у этого первого индивида соединяется, сужается, поглощается и концентрируется своя сила, которая чем больше удаляется в расстоянии, тем больше приобретает в интенсивности.

Лаодонио, Скажите теперь, что сердцу ответили глаза.