О, я от призраков больна

Мной овладела безумная мысль, будто меня внезапно бросили в картину Боттичелли «Рождение Венеры», но я быстро прогнала ее: даже если выражение лица Фели отдаленно напоминало надутую физиономию бога ветра Зефира, Филлис Уиверн – никакая не Венера, даже близко.

Лицо Фели приобрело цвет кипятка, в котором варят свеклу.

– Я… я… Прошу прощения, – сказала она, и я возрадовалась.

Даже в такой неудобный момент я не могла прогнать мысль, что первый раз в жизни Фели произнесла эти слова.

Словно придворный, удаляющийся из поля зрения королевского величества, она медленно пятилась, пока не вышла из комнаты.

– Подай мне полотенце, – скомандовала обнаженная королева и выступила из ванны.

– Ах вот вы где, – произнесла Бан Китс позади меня. – Дверь была открыта, и я…

Она заметила меня и тут же заткнулась.

– Ну-ну, – сказала Филлис Уиверн. – Нарушительница Бан наконец удостоила нас своим присутствием.

– Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи.

– «Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи». Боже, помоги нам.

Она передразнила свою помощницу так же жестоко и оскорбительно, как Даффи меня, но в этом случае имитация была блестящая. Профессиональная.

Я сразу же поняла, что великая актриса не может быть более великой, чем когда играет в собственной жизни.

На глазах Бан Китс выступили слезы, но она наклонилась и начала собирать влажные полотенца.

– Я не думаю, что эти комнаты входят в договоренность, мисс Уиверн, – сказала она. – Я уже приготовила вам ванну в северном крыле.

– Прибери беспорядок, – распорядилась Филлис Уиверн, проигнорировав ее слова. – Вытри пол полотенцами. Нет ничего хуже мокрого пола. Кто-нибудь поскользнется и сломает себе шею.

Я воспользовалась возможностью скрыться.

Снаружи погода ухудшилась. Из окна гостиной я наблюдала, как снег, несомый безжалостным северным ветром, размывает очертания фургонов и грузовиков. К вечеру ветер немного стих, и в надвигающихся сумерках снег валил прямо.

Я отвернулась от окна к Даффи, утонувшей в кресле, свесившей ноги через подлокотник. Она снова читала «Холодный дом»[12].

«Я люблю книги, в которых всегда идет дождь, – однажды сказала она. – Это так похоже на настоящую жизнь». Я не была уверена, что это не очередное ее хитрое оскорбление, поэтому не ответила тогда.

– Снаружи идет чертова туча снега, – заметила я.

– Снег всегда снаружи. И никогда внутри, – отозвалась она, не отрывая глаз от книги. – И не говори «чертова». Это по-плебейски.

– Ты думаешь, отец сможет добраться домой из Лондона?

Даффи пожала плечами.

– Сможет – значит сможет. Нет – переночует у тетушки Фелисити. Обычно она не берет с него за ночлег и завтрак больше пары соверенов.

Она перевернулась в кресле, давая понять, что разговор окончен.

– Я видела Филлис Уиверн сегодня утром, – сказала я.

Даффи не ответила, но я заметила, что ее глаза перестали скользить по строкам. По крайней мере, я привлекла ее внимание.

– Я говорила с ней, пока она принимала ванну, – призналась я, не упоминая, что это происходило в будуаре Харриет. Как бы там ни было, я не крыса.

Ответа не последовало.

– Разве тебе не интересно, Даффи?

– У нас достаточно времени, чтобы познакомиться с этими фиглярами позже. Они всегда устраивают цирк перед тем, как начать съемки. Милость тебе оказывают. Они именуют это «поболтать с деревенщиной». Кто-нибудь проведет нас, покажет их кинопричиндалы и расскажет, какое это чудо. Потом нас познакомят с актерами, начиная с мальчика, который играет героя в детстве и проваливается под лед, и заканчивая Филлис Уиверн.

– Похоже, ты много об этом знаешь.

Даффи слегка распушила перья.

– Я стараюсь всегда быть в курсе, – сказала она. – Кроме того, они сняли несколько эпизодов на натуре у Фостеров, и Флосси вывалила все их грязное белье.

– Я бы не ожидала, что там много грязи, если они только снимали натуру, – заметила я.

– Ты бы удивилась, – мрачно ответила Даффи и продолжила читать.

* * *

В полпятого зазвонил дверной звонок. Я сидела на лестнице, наблюдая, как электрики прокладывают черный кабель из вестибюля в отдаленные уголки дома.

Отец велел нам держаться своих комнат и не лезть под руку, и я изо всех сил старалась его слушаться. Поскольку восточная лестница вела в мою спальню и лабораторию, можно было считать, во всяком случае технически, что это часть моих апартаментов, и я определенно не намеревалась вмешиваться в работу команды.

В вестибюле поставили стулья в несколько рядов, как будто планировалось собрание, и я пробралась мимо них к двери, чтобы посмотреть, кто пришел.

Из-за шума и гама, производимого рабочими, Доггер, должно быть, не слышал звонка.

Я открыла дверь, и там, к моему удивлению, посреди снежного вихря стоял викарий, Денвин Ричардсон.

– А, Флавия, – произнес он, стряхивая хлопья снега с тяжелого черного пальто и топая галошами, как лошадь копытами, – рад тебя видеть. Можно войти?

– Разумеется, – сказала я, но, когда отошла от двери, меня охватило нехорошее предчувствие. – У вас нет нехороших новостей об отце?