О, я от призраков больна

Мной овладела безумная мысль, будто меня внезапно бросили в картину Боттичелли «Рождение Венеры», но я быстро прогнала ее: даже если выражение лица Фели отдаленно напоминало надутую физиономию бога ветра Зефира, Филлис Уиверн — никакая не Венера, даже близко.

Лицо Фели приобрело цвет кипятка, в котором варят свеклу.

— Я… я… Прошу прощения, — сказала она, и я возрадовалась.

Даже в такой неудобный момент я не могла прогнать мысль, что первый раз в жизни Фели произнесла эти слова.

Словно придворный, удаляющийся из поля зрения королевского величества, она медленно пятилась, пока не вышла из комнаты.

— Подай мне полотенце, — скомандовала обнаженная королева и выступила из ванны.

— Ах вот вы где, — произнесла Бан Китс позади меня. — Дверь была открыта, и я…

Она заметила меня и тут же заткнулась.

— Ну-ну, — сказала Филлис Уиверн. — Нарушительница Бан наконец удостоила нас своим присутствием.

— Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи.

— «Простите, мисс Уиверн. Я присматривала за тем, как распаковывают вещи». Боже, помоги нам.

Она передразнила свою помощницу так же жестоко и оскорбительно, как Даффи меня, но в этом случае имитация была блестящая. Профессиональная.

Я сразу же поняла, что великая актриса не может быть более великой, чем когда играет в собственной жизни.

На глазах Бан Китс выступили слезы, но она наклонилась и начала собирать влажные полотенца.

— Я не думаю, что эти комнаты входят в договоренность, мисс Уиверн, — сказала она. — Я уже приготовила вам ванну в северном крыле.

— Прибери беспорядок, — распорядилась Филлис Уиверн, проигнорировав ее слова. — Вытри пол полотенцами. Нет ничего хуже мокрого пола. Кто-нибудь поскользнется и сломает себе шею.

Я воспользовалась возможностью скрыться.

Снаружи погода ухудшилась. Из окна гостиной я наблюдала, как снег, несомый безжалостным северным ветром, размывает очертания фургонов и грузовиков. К вечеру ветер немного стих, и в надвигающихся сумерках снег валил прямо.

Я отвернулась от окна к Даффи, утонувшей в кресле, свесившей ноги через подлокотник. Она снова читала «Холодный дом»[12].

«Я люблю книги, в которых всегда идет дождь, — однажды сказала она. — Это так похоже на настоящую жизнь». Я не была уверена, что это не очередное ее хитрое оскорбление, поэтому не ответила тогда.

— Снаружи идет чертова туча снега, — заметила я.

— Снег всегда снаружи. И никогда внутри, — отозвалась она, не отрывая глаз от книги. — И не говори «чертова». Это по-плебейски.

— Ты думаешь, отец сможет добраться домой из Лондона?

Даффи пожала плечами.

— Сможет — значит сможет. Нет — переночует у тетушки Фелисити. Обычно она не берет с него за ночлег и завтрак больше пары соверенов.

Она перевернулась в кресле, давая понять, что разговор окончен.

— Я видела Филлис Уиверн сегодня утром, — сказала я.

Даффи не ответила, но я заметила, что ее глаза перестали скользить по строкам. По крайней мере, я привлекла ее внимание.

— Я говорила с ней, пока она принимала ванну, — призналась я, не упоминая, что это происходило в будуаре Харриет. Как бы там ни было, я не крыса.

Ответа не последовало.

— Разве тебе не интересно, Даффи?

— У нас достаточно времени, чтобы познакомиться с этими фиглярами позже. Они всегда устраивают цирк перед тем, как начать съемки. Милость тебе оказывают. Они именуют это «поболтать с деревенщиной». Кто-нибудь проведет нас, покажет их кинопричиндалы и расскажет, какое это чудо. Потом нас познакомят с актерами, начиная с мальчика, который играет героя в детстве и проваливается под лед, и заканчивая Филлис Уиверн.

— Похоже, ты много об этом знаешь.

Даффи слегка распушила перья.

— Я стараюсь всегда быть в курсе, — сказала она. — Кроме того, они сняли несколько эпизодов на натуре у Фостеров, и Флосси вывалила все их грязное белье.

— Я бы не ожидала, что там много грязи, если они только снимали натуру, — заметила я.

— Ты бы удивилась, — мрачно ответила Даффи и продолжила читать.

* * *

В полпятого зазвонил дверной звонок. Я сидела на лестнице, наблюдая, как электрики прокладывают черный кабель из вестибюля в отдаленные уголки дома.

Отец велел нам держаться своих комнат и не лезть под руку, и я изо всех сил старалась его слушаться. Поскольку восточная лестница вела в мою спальню и лабораторию, можно было считать, во всяком случае технически, что это часть моих апартаментов, и я определенно не намеревалась вмешиваться в работу команды.

В вестибюле поставили стулья в несколько рядов, как будто планировалось собрание, и я пробралась мимо них к двери, чтобы посмотреть, кто пришел.

Из-за шума и гама, производимого рабочими, Доггер, должно быть, не слышал звонка.

Я открыла дверь, и там, к моему удивлению, посреди снежного вихря стоял викарий, Денвин Ричардсон.

— А, Флавия, — произнес он, стряхивая хлопья снега с тяжелого черного пальто и топая галошами, как лошадь копытами, — рад тебя видеть. Можно войти?

— Разумеется, — сказала я, но, когда отошла от двери, меня охватило нехорошее предчувствие. — У вас нет нехороших новостей об отце?