О ком молчит Вереск

– Я не прошу! Я приказываю, заклинаю! Послушай меня! Послушай же! Нам нужно попасть в карцер. Обоим. Здесь нет одиночных. Даже в карцере сидят по несколько человек. Они засунут нас в каменный мешок и там…там ты должен помочь мне и избавить меня от боли. Не перебивай…не перебивай. Все будет почти, как в книге. Они засунут меня в мешок, и до прибытия труповозки я проваляюсь с тобой в одной камере. Ты сделаешь это. Поменяешься со мной местами. А в труповозке будет мой человек. Он отвезет тебя в безопасное место. Я уже обо всем договорился. Тебя ждет великое будущее, и ты найдешь применение моим богатствам…Найдешь управу охотникам до моего состояния. Мое завещание ждет тебя у адвоката. Тебя отвезут к нему, едва ты выйдешь на свободу.

– Глупый план! Если заметят, меня разорвут на куски! Я буду казнен! А ты умрешь! И чего мы добьемся? Оба будем мертвы?

– Да! Тебе придется рискнуть, но ведь и я не даром умирать собрался. Мальчик мой…пойми, у меня никогда не было детей. В свое время я на приисках в России отморозил себе мошонку и левую ногу. Но сколотил целое состояние. Думаешь, почему я здесь? Они хотят мои бриллианты. Думают найти их, пока я гнию за решеткой. Я богат. Я влиятелен, даже будучи в этой тюрьме. Снаружи тебя ждут. Мои люди, мои преданные рабы. Я обещал им нового лидера, я обещал им, что вместо меня их поведет мой названный сын. И это ты – Паук. ТЫ! Я спас тебя от казни… заплатил, чтобы ты остался в живых. Потому что знал, кто ты…и не разочаровался.

Нет, я не убил его…Да, мы планировали, что я задушу его там, в карцере…но нет. Он умер сам, у меня на руках, когда вскрыл себе брюшную полость спрятанным за задником ботинка перочинным ножом.

– Какой я старый глупец…даже смерть на твоей стороне и не дает тебе замарать об меня руки. Стань достойным…стань на мое место. Примири кланы, Паук!

Он умер… я сам лично закрыл ему глаза, оплакал его, отмолил.

А потом выбрался наружу…

Вереск приподняла голову и обхватила лицо Сальваторе руками.

– Я должна быть благодарна ему за твою жизнь, за то, что вернул тебя мне. Как его звали…как?

– Мао Ли. У него было множество имен. В Италии его называли Верона. Китайские мафиози тогда во всю беспредельничали в Италии. ОН руководил ими. Вся Верона была тогда в его власти…Потом он нашел компромисс с Капоне и отступил, но кличка Верона так и осталась.

– Значит, назовем нашего сына Верона?

Усмехнулся и прижал ее к себе. Как чутко она ощущала его настроение, его мысли, его боль. Да…он хотел бы назвать своего сына именно так. Верона.

Но родился не сын…Родилась ОНА…И чуть не отобрала жизнь у своей матери. Они тогда были в Норвегии. Вдвоем мчали на презентацию новой галереи работ Джулии ди Мартелли. Она начала покорять Север своими непревзойденными работами.

Началась метель, до отеля оставалось несколько километров, но они остановились, потому что ее тошнило, а он устал и хотел спать. Это была романтичная ночь в машине с музыкой, приглушенным светом. Но она превратилась в жуткое утро…когда они обнаружили себя занесенными снегом. Нужно было выбираться и идти пешком до отеля несколько километров. Но едва они вышли на дорогу, как Вереск скрутило от боли, и вместе с водами по ногам потекла кровь. Пришлось вернуться обратно в машину.

– Я…я рожаю.

Он это и сам понял, и от растерянности у него тряслись руки, и он не знал, что ему делать.

– Может, я успею…успею за помощью.

– Нет…я уже. Это роды, не просто схватки. Я чувствую, как идет ребенок. Сальва…мне страшно.

– Ничего, маленькая, ничего. Мы разберемся.

Бормотал, а сам трясся от ужаса и от паники. Подстилал под нее свою куртку, разодрал рубашку на повязки, кусок оставил для младенца. Она не кричала…вначале. Только очень быстро дышала.

– Ты должен смотреть туда…смотреть и ждать, когда появится головка.

– Да, да… я смотрю. Ты только давай, тужься. Я с тобой. Он родится, и вы останетесь здесь, а я побегу за помощью. Давай, Вереск, все получится.

Но ни хрена не получалось. Она искусала губы до мяса, она кричала, выгибалась, держалась за живот, давила руки Сальваторе и тужилась изо всех сил, но ребенок не шел.

– Ты…ты видишь головку?

– Да…немного вижу.

– О бОже….Боже…у меня не получается. Мне страшно, что малыш умрет.

Храбрая девочка…маленькая и такая храбрая боялась за ребенка, а он с ума сходил из-за нее. До обморока боялся, что потеряет свою Вереск и не сможет этого пережить.

– Никто не умрет. Слышишь? Никто! Я не разрешал вам умирать! Ясно!

Быстро кивает, потом хватает его за руку.

– Ты…ты должен надавить на живот. Сверни что-то жгутом и дави. Нужно помочь малышу родиться.

Когда она заорала он, кажется, поседел и постарел лет на сто. Ребенок выскользнул ему в руки.

– Что…что теперь?

– Прочисти ему ротик…и шлепни…

Еле слышен голос Вереск. И он прочистил, пальцем, обернутым в ткань. Сморщенная окровавленная мордочка скривилась, и малыш запищал…Сальваторе завернул его в свою рубашку, точнее, в лохмотья, что от нее остались, в чехол от сиденья и заплакал сам.

– Дай…дай ее мне.

– Ее?

Вереск протянула к малышке руки.

– Да…ты разве не заметил? Это девочка.