О людях и зверях

– А ты как хотел? Раз служишь, так служи. Надо было учиться, раз не нравится. Терпи, Кирилл. К тому же, – Саша притих на немного, потому что полковник стал приглядываться в нашу сторону, – все не так плохо. Ты получишь выходной за наряд, плюс меньше движняка в воскресенье. А в понедельник с девяти до часа будешь дрыхнуть как миленький.

– Мне всю ночь не спать? – спросил я, спрятавшись за спиной какой-то женщины спереди.

– Можешь не спать, конечно. Но наутро тебя снимут с наряда и в пять вечера ты опять заступишь. Так что не советую.

Зачесался затылок, словно кто-то сверлил его взглядом с самого начала читки. Кому там мои мозги интересны?

Обернулся. Несколько военных выпучились на меня: кто с интересом, кто с ухмылкой, мол, какой ты военный, весь в пушке и мамином молозиве. Иди домой досасывай.

Кто-то явно сверлил. Да еще и дурное предчувствие червем точило грудь как яблоко.

– Домс!

Опять я. Чуть что, сразу Домс. Нашли козла отпущения.

– Да, – обернулся я к столу. Теперь не поймешь, кто пялился, ибо стали пялиться все.

– Все интересное здесь, лейтенант, – прохрипел полковник.

"Я уже понял".

– Выходите.

– Слушаюсь.

Лукавый тоже смотрел, как я выходил с ряда, как шагал, нервничая, к главному столу. Он лыбился жалкой ухмылочкой, обозначавшей лишь одно: есть кто-то слабее его, над кем он имеет призрачную власть, кем он может командовать или кому – с громаднейшим, вплоть до оргазма, удовольствием – можно влепить наряд на выходные.

– Кхм… – я прочистил горло, а в голове сразу мелькнуло: раз-раз, проверка микрофона. Ощущение те же, что и перед выступлением: кулиса прячет тебя от зрителя, но лишь иллюзорно, ведь все знают, что сейчас ты выбежишь на сцену в украинском костюме и начнешь плясать гопак. Нервы каждый раз дают о себе знать. Легкая безусловная дрожь покрывает тело, но убежать не хочется, а поскорей сделать шаг вперед, выскользнуть из-под кулисы. Раскрыться и, наконец, успокоиться, отдавшись музыке, танцу и взрывному адреналину. Здесь же, в битком набитом классе, стоит только раскрыть рот и…

– Меня зовут Домс Кирилл. Кто-то меня уже знает, но это неважно.

Народ оживился. Видно, моя речь немного отличалась от общепринятой.

– Мне двадцать четыре года. Жил в Виннице, учился в столице на ветеринара, но, судя по всему, жизнь дала трещину, раз уж я оказался здесь.

Зал робко захохотал. Я чуть-чуть расслабился в свой первый в жизни стенд-ап. Похмельный ведущий позади меня не объявил окончание минуты – можно продолжать.

– Женат. Есть дочь, ей три года. Что еще? Вегетарианцы…

Я специально сказал это, чтобы прочитать в глазах большинства вопрос: "Сектант, что ли"?

– …уже два года. Если кому интересно, дочь вегетарианка с рождения. Жена – пять лет. Как видите, пока от анемии не умерли. Надеюсь, что не умрем.

– Домс. Не неси ерунды. Заканчивай, – махнул рукой полковник.

Я кивнул.

– В администрации меня назначили сюда на должность преподавателя кинологических дисциплин, хоть по кинологии я могу сказать только одно: это наука о собаках.

Люди, не стесняясь, засмеялись. Вот оно, то что я говорил: тешатся со зверька. Ну что ж, тогда ловите последнюю вишенку, раз уже мне ни отпуска, ни выходных:

– Если все будет хорошо, в скором времени постараюсь уволиться.

Вдруг выключили звук. Военные застыли, будто время остановилось и с подобным удивлением уставилось на меня.

О, да-а, я никогда не забуду стереотипные печати на их лицах. "А квартиры дождаться? А льготы? Тебя же одевают, обувают! А зарплата! Где ты еще восемь тысяч возьмешь? Или сколько ты там зарабатываешь… Погоди, а пенсия?! Это ж пенсия! В сорок лет уже сможешь заниматься чем угодно! Ну в сорок пять пускай, но это же стаж… Совсем дурак…"

– С центра? – нахмурено уточнил полковник, и тут я развернулся к нему.

– Со службы. Не хочу служить.

Я хотел добавить, что мне здесь не место, но побоялся: умному можно не кланяться, но глупому кланяйся дважды. На всякий случай.

– Присаживайся, Кирилл.

Я не успел сделать шаг, как запели вторые петухи:

– Встать!

Вошел он. Нет, не так. ОНО, но не Стивена Кинга. Глава всех глав, ум всех умов, живот над животами. Мостковский Джабба Хат, подтянувший ремнями выпирающие складки. Он брёл перевальцем неспешно, властно. Сразу вспомнился стишок: мишка косолапый по лесу идет… Только мишки красивее, как по мне. И коренастее.

Мы столкнулись лоб в лоб. Он смотрел на меня как на мушку, севшую ему на нос. Я в свою очередь видел в нем реинкарнацию персидского царя, прослывшим ленивым и жестоким в часы своего недолгого правления. Странно, что его не заносили в класс на носилках четверо солдат, а кто-то из старших офицеров подавал бы ему виноград прямо ко рту, в то время как царь разбивал орехи о пустую голову офицера с другой стороны. О голову Лукавого, скорей всего. Нет, тот лучше подошел бы на роль ступеньки, когда царя начнут опускать.

– Кто это? – спросил он. Не у меня, естественно, – у правой руки.

– Домс, садись быстрей, – велел полковник и я быстро нырнул в свой ряд, понимая, что командиру я запомнюсь. Как и всей части.