Читаем О людях, которых я рисовал полностью

Тогда он и написал две первые строчки задуманного нового стихотворения.


…Пятница, Суббота, Воскресенье…Нет у нас от старости спасенья.


Светлов много раз пытался продолжить эти стихи, но ни один вариант не удовлетворил поэта настолько, чтобы его опубликовать.

Так и остались неопубликованными эти строчки, которые сами по себе являются законченным стихотворением:


…Пятница, Суббота, Воскресенье…Нет у нас от старости спасенья.

* * *

Очень полная, но не очень воспитанная дама, впервые увидавшая Светлова, воскликнула:

— О боже, до чего же вы худенький!

— Если бы мне ваши формы, — усмехнулся Светлов, — я заболел бы манией величия.

* * *

В долгие месяцы тяжелой болезни Светлов верил в свое выздоровление и терпеливо ждал возможности вернуться к общению с друзьями.

Он любил, когда я приносил ему в больницу шаржи и приколачивал их к стене.

Глядя на рисунки, он говорил:

— У меня создается ощущение, что я не в больничной палате, а дома.



Когда его на короткое время выписали из больницы, он по дороге домой сказал:

— Я чувствую себя птицей, которая едет в ломбард выкупать свои крылья.

* * *

Несколько слов Светлова, не помню когда и где сказанных:


— Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный.


— Только дурно воспитанный человек стремится всегда играть роль воспитателя.


Об одном поэте:

— Он — как кружка пива. Прежде чем выпить, надо сдуть пену.



В капустнике:

— Девушки выходят под музыку «Если бы парни всей земли».


— Счастье поэта должно быть всеобщим, а несчастье — обязательно конспиративным.


— Человек, не наделенный талантом, — если в одном не удалось, займется чем-нибудь другим.

У талантливого нет выбора.

* * *

К моим шаржам на Светлова разные поэты, в том числе и сам Светлов, написали много эпиграмм.

К шаржу, сделанному на пленуме писателей в 1953 году, Светлов написал:



Я хотел было опубликовать рисунок вместе с этой эпиграммой, но редактор сказал, что в русском языке нет такого слова — «нелепен».

— Если есть слово — «великолепен», почему же нельзя сказать «нелепен»? — возразил Светлов. — Впрочем, — добавил он, — легче написать новую эпиграмму, чем внушить редактору чувство юмора. Пусть будет так:


Я, в искусстве правду любя,Убедился сегодня снова —Как приятно после тебяВидеть Репина и Васнецова.


Ко дню его рождения в 1956 году я нарисовал Светлова в позе и одеянии Джиоконды. В ответ на такое кощунство он предложил подписаться под рисунком: «Леонардо да Иначе». И тут же добавил:


Ну не смешно ли, — сама ДжиокондаСтала сегодня членом Литфонда.


Увидев набросок, где он изображен грустным и усталым, Михаил Аркадьевич призадумался, походил взад и вперед по комнате и, приложив рисунок к стене, написал:



Иронически усмехается Светлов и в подписи к шаржу, сделанному в день его шестидесятилетия:


Твоею кистью я отмечен,Спасибо, рыцарь красоты,За то, что изувековечил
Мои небесные черты.


А вот несколько эпиграмм, написанных другими авторами.



Александр Рейжевский пришел в Центральный дом литераторов в тот момент, когда я рисовал на стене гостиной Михаила Аркадьевича в виде улыбающегося за окном полумесяца. Рейжевский подписал к рисунку:


Улыбается в окнеНам луна портретом новым.Видно, нравится лунеЭто сходство со Светловым.


Ян Сашин писал автору знаменитой «Гренады»:


Поэту Светлову и слава и честь —Гренадская область в поэзии есть!Но много доносится жалоб:Расширить ее не мешало б…


Вот эпиграмма Владимира Волина:


Примерно двадцать лет назадБыл зритель пьесе «Сказка» рад,
И новых пьес он ждет грустяПримерно «двадцать лет спустя»,


К рисунку, где Светлов идет снежной ночью с поднятым воротником, Александр Раскин писал:


Светлов хорош во всякую погоду,Да жаль, молчит он иногда по году.


Михалков, увидев эту эпиграмму, добавил:


Молчит, но если скажет слово, —То это слово М. Светлова!



Очень трудно заканчивать эти рассказы.

Я вспоминаю, как мы со Светловым искали заключение для нашей книги «Музей друзей».

Светлов написал такие строки:


Не надо, чтоб мчались поля и леса:Разлука — один поворот колеса.Да, это разлука — заканчивать книгу,Но стих посвящен не прощальному мигу…


Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное