О Луне, о звёздах, обо всём…

Наверно на уровне инстинкта так поступают все женщины: метят территорию, как свою личную империю.

Хоть и не особенно любит моя девочка домашних хлопот, на сей раз подошла к процессу творчески, с воодушевлением: всё до последней соринки перевернула вверх дном.

Это было похоже на тщательную ревизию.

Благо комната, вместе с кухонной половиной, метров семнадцать, не больше.

Сначала Лиза свалила всё моё барахло в огромную кучу посреди комнаты, затем начала перетасовывать с места на место, анализируя истинную ценность каждой из вещей и необходимость захламлять ими ограниченное пространство будущего государства.

Старалась вовсю, пока не увидела желаемого эффекта.

Дело потихоньку двигалось, вещи обретали временный, промежуточный вид на жительство.

Оставались мелкие детали интерьера, коробки с документами и очень личные вещи.

На этом этапе дизайнерской деятельности у Лизы проснулось любопытство.

Девочка решительно открыла коробку с прочитанными мной письмами, начала, как бы нехотя, перебирать.

Настороженная подозрительность между тем успела пустить в её головке корни, питая нездоровый интерес.

Это от родителей. Так, Андрей Торгашов, друг по техникуму, понятно.

Редакция газеты… этих писем много. Зачем их хранить?

Дружинина Татьяна. Ого! Это интересно.

Нужно взглянуть. Хоть одним глазком.

Поколебалась Лиза не особенно долго, огляделась украдкой и открыла первый конвертик.

В нём о студенческой жизни, перспективы остаться работать на конезаводе в Ленинградском Пушкине и стихи. Много стихов.

Все до одного про любовь.

Про любовь страстную, счастливую, несчастную. Разную.

Открывает следующий конверт – то же самое.

И в следующем.

И в том.

Застучало, забилось девичье сердечко.

По шее и щекам разлился пожаром огонь негодования.

Предатель, донжуан хренов, изменник проклятый. И с каким чучелом жить собралась, семью строить? Ну, уж, нет!

В одном из конвертов фотографию нашла. Татьяне её в художественной студии делали. Очень удачный портрет.

Приколотила Лиза снимок на стенку огромным гвоздём.

Пока прибивала, грохнула со всего размаха по пальцу.

Разозлилась, накручивая ревность, превращая её в агрессию, схватила большой кухонный нож и ну кромсать изображение.

Успела, невзначай, порезаться.

Слёзы, истерика, театральное заламывание рук. Короче, весь ассортимент ритуальных действий обманутой в любви и верности женщины.

Потом начала вещи мои топтать и уродовать. Обсыпала их мукой. Сверху водички для пущего эффекта плеснула. Перемешала, взбила, размазала…

Выла, вытирая лицо и волосы руками в тесте, вываливая комом избыточные эмоции на разыгравшиеся чувства.

Представляю, как её колбасило, если мою комнату она превратила в полигон для хранения твёрдых бытовых отходов.

Прихожу на обед.

Сидит моя милая, взлохмаченная и безучастная, с глазами, собранными в кучу в районе переносицы в настолько непотребном, прямо скажу театрально-постановочном виде, что я её не сразу признал.

Ни глаз, ни рожи не видно под слоем грязного липкого теста.

Глядя со стороны можно подумать, что это мозги по всей комнате растеклись.

Устроилась прямо перед грязной кучей на полу с расставленными в стороны руками и ногами, с письмом в руке.

Кругом следы извращённого насилия над моим личным имуществом.

Я присвистнул, хоть и не силён в этом искусстве.

Лихо моя девочка с интерьером расправилась.

Надо было не на продавца – на дизайнера учиться.

Лиза молча, с белым обескровленным лицом, протягивает безвольным жестом конверт.

Гляжу на него, ничего не понимаю.

– Ну, Таня Дружинина. Есть такая замечательная девочка, подружка моя. Я и фотографию могу показать.

Лиза указывает движением руки на истёрзанное изображение.

Теперь жарко стало мне, – это что за новость? Какое вообще она имеет право лезть в мои интимные закрома, хотя, если по совести, между нами уже не осталось потаённых мест и неизведанных глубин.

Мы, не сговариваясь дали обоюдное право на использование личных тайников в качестве мест общего пользования. Всё так. Покровы сорваны и тайн больше не осталось. Но это касается, наверно, лишь пределов телесных и тех эпизодов из прошлого, которые в дальнейшем способны повлиять на общую судьбу.

Должно же, даже в семье, у каждого быть неприкосновенное личное пространство.

Или не должно? Что-то я совсем запутался. Разве любовь даёт право копаться в сугубо интимном?

Нужно этот вопрос решить раз и навсегда, чтобы больше к нему не возвращаться: есть общее, а есть личное.

Одно с другим путать нельзя. И точка.

По-другому я не согласен.

И потом, как можно меня ревновать к Татьяне. Это же обыкновенная дружба, тихий можно сказать поэтический роман в стихах, чужих, между прочим.

Не мы их писали. Страдали и переживали тоже не мы.

Мы только примеряем на себя чужие страсти и пережитые ими эмоции, впитываем выпестованный, обретённый другими людьми чувственный багаж. В этом и заключается процесс чтения.

Рассуждаем, думаем о вещах и явлениях, потом находим в книжках подтверждение своим мыслям.

Пропускаем через чувствительную сферу, мечтаем, фантазируем.