О мифологии и философии Библии

Насмешливый тон в адрес царя переплетается со словами горькой правды по поводу царских порядков: «И обратился я, и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет» (IV, 1). За внутренним монологом владыки, разоблачающим его фальшивую доброту и лживое сочувствие угнетенным, проглядывает лукавое притворство писателя. Не ясно ли, что под маской рассудительного царя скрывается мудрый мыслитель, который издевается над «доброхотством» вельмож и стяжательством угнетателей?

Библейскую литературу нельзя научно понять и оценить вне социальных условий ее возникновения и вне связи с литературами Древнего Востока. Поэтому необходимо установить время появления кн. Когелет. Мнения исследователей по этому вопросу расходятся.

Дело усложняется тем, что материал, зафиксированный в Екклесиасте, — не исторический рассказ или беллетристическое повествование. Когелет — книга без сюжета. В ней отсутствуют картины современного ей общества. Ее автор — не летописец и не прозаик. Он — мыслитель. Поэтому важнейшая задача исследования — анализ идеологии Екклесиаста. Это приблизит нас к пониманию эпохи, когда была написана книга.

Когда Иудея оказалась в составе империи Александра Македонского, а затем его престолонаследников, она не могла не испытать серьезного влияния древнегреческой культуры. «Со времени завоевания Востока и Иудеи Александром, — пишет советский историк Η. М. Никольский, — условия для осуществления праведности и благочестия, основанных на крайнем обособлении, стали чрезвычайно неблагоприятными. Эллинизм проник во все щели и поры» ⁵.

Напомним, что проникновение древнегреческой культуры обострило классовую борьбу в древнееврейском обществе. Когелет, видимо, и отражает борьбу двух основных группировок в Иудее в III–II вв. до н. э. В книге явно соседствуют две культуры. В каждом стихе чувствуется автор, воспитанный иудейской литературой и усвоивший философию эллинов. Он — типичный представитель тех слоев Иудеи III в. до н. э., которые хорошо знали культуру своего народа и стремились обогатить ее великими ценностями древнегреческой мысли. Кумранские находки подтверждают этот вывод. Найденный в четвертой пещере отрывок из Когелета, «обнаруживающий расхождение с масоретским текстом и в то же время не являющийся автографом, по палеографическим данным, датируют 175–150 годами до нашей эры. Это позволяет думать, что Екклесиаст был составлен в III в. до нашей эры» ⁶.

Автор Екклесиаста свои возражения высказывает намеками, нигде не стремится к законченной форме. Его взгляды на жизнь, его понимание морали и смысла человеческого бытия чаще всего переданы в форме загадок. Эти стилистические особенности произведения объясняются тем, что философия как самостоятельная отрасль знания в Иудее не существовала, однако косвенным образом она проявлялась в художественной литературе, даже в той, которой пользовались богословы, включив ее в канон. И все же философская мысль упорно стремилась к самостоятельности, высвобождаясь от оков религиозной догмы, и выражалась в форме философских поучений. Наиболее, талантливое их собрание — книга Екклесиаста.

Широко распространено мнение, будто ее отличительная особенность — безысходный пессимизм и скептицизм. Мнение это обусловлено тем, что в ее некоторых стихах автор твердит о тщетности всех людских дел: «Суета сует, все суета». Такое традиционное суждение о философии Екклесиаста, на наш взгляд, не совсем оправдано.

Екклесиаст — произведение многослойное. В единый узел здесь сплелись смех отрицания и улыбка утверждения, поиск и разочарование, тонкое наблюдение и мудрое обобщение. И, конечно же, ирония и скепсис. Однако основную идею этого произведения нельзя свести к скептицизму. «Принципом скептицизма, — писал Гегель, — является деятельное отрицание всякого критерия, всяких определенных принципов, какого рода они не были бы: чувственное ли знание, рефлекторное ли представление или мыслящее познание» ⁷. Автор книги отрицает далеко не всякие принципы. Необходимо только иметь в виду, что почва, в которой зародились и созрели идеи этого произведения, — иудаизм III в. до н. э. с его мессианским мифом и учением о делении общества на праведных и нечестивых.

Восставший против химер иудаизма, автор Екклесиаста откровенно выражает свое негативное отношение к теории «того света» и небесного суда. «Сказал я в сердце своем, — рассуждает мыслитель, — о сынах человеческих, чтобы испытал их бог и чтобы они видели, что они сами по себе животные. Потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом; потому что все — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха, и все возвратится в прах» (III, 18–20).