О начале человеческой истории

В самом деле, отторжимость знака от обозначаемого, как мы уже знаем, олицетворяется заменимостью и совместимостью разных знаков для того же предмета. Если бы знак был незаменимым, он всё-таки оказался бы в некотором смысле принадлежностью предмета (или предмет — его принадлежностью), но всё дело как раз в том, что знаки человеческого языка могут замещать друг друга, подменять один другого. Ни один зоопсихолог не наблюдал у животного двух разных звуков для того же самого состояния или сигнализирующих в точности о том же самом.

Между тем любой человеческий языковый знак имеет эквивалент — однозначную замену. Это либо слова-синонимы, либо чаще составные и сложные предложения или даже длинные тексты. Нет такого слова, значение которого нельзя было бы передать другими словами.

Семиотика придает огромную важность категории «значение» знака в отличие от категории «обозначаемый предмет» (денотат). Во всём, что было когда-либо написано о проблеме значения[91]

, важнее всего вычленить: значение есть отношение двух (или более) знаков, а именно взаимоотношение полных синонимов есть их значение. Можно сказать и иначе: поставив два знака в положение взаимного тождества, т. е. взаимной заменимости, мы получим нечто третье, что и называем значением. Подобная точка зрения сейчас широко распространена, например, датский лингвист X. Сёренсон также утверждает, что значение может быть описано только через синонимы[92]. Один из основоположников кибернетики, К. Шеннон, определяет значение как инвариант при обратимых операциях перевода. Если бы не было эквивалентных, т. е. синонимичных, знаков (как их нет у животных), знак не имел бы значения.

Присущая человеческой речи способность передавать одно и то же значение разными знаками обязательно требует обратной способности: блокировать эту диффузию. Иначе все возможные знаки оказались бы носителями одного и того же значения или смысла. Эту задачу выполняет антонимия: в противоположность синонимам антонимы исключают друг друга. Они определяются друг через друга, поэтому антонимов (опять-таки не в узко-лексическом, но в широком семантическом смысле) в каждом случае может быть только два. Они означают предметы, объективно исключающие присутствие другого, например «свет» — это отсутствие «тьмы» и обратно, как и исключающие друг друга оценки и отношения. Отрицание — это отношение между значениями двух знаков-антонимов.

Но в известном смысле — и это уже другой философско-лингвистический уровень — говорят также о контрастной природе всякого вообще значения: всегда должно оставаться что-то другое, что не подпадает под данное значение. Кажется, это одно из немногих верных положений так называемой лингвистической философии[93]

.

Звуки, издаваемые животными, как таковые, не связаны между собой никакими отношениями — они не сочетаются ни по подобию, ни по различию. Тщетно некоторые семиотики пытаются доказать противное. Вот что пишет популяризатор семиотики А. Кондратов: «У многих видов животных эти разрозненные знаки могут объединяться в систему и даже соединяться друг с другом. Например, у кур общий знак „тревога“ расщепляется на четыре знака тревоги: „опасность близко“, „опасность вдалеке“, „опасность — человек“ и „опасность — коршун“. Всего в „языке“ кур около 10 элементарных знаков; сочетаясь друг с другом, они образуют около двух десятков „составных знаков“ вроде знака „категорический приказ“, состоящего из двух повторенных подряд знаков призыва»[94]. И пример «расщепления», и пример «сочетания» здесь неверны: четыре разных тревожных сигнала не свидетельствуют об общем прасигнале «тревога», они существуют независимо от него и друг от друга, а обобщаются только в голове данного автора; дважды повторенный сигнал призыва не является новым «составным знаком», как и если бы кто-нибудь дважды окликнул человека по имени — у кур это есть лишь явление персеверации.

Только человеческие языковые знаки благодаря отсутствию сходства и сопричастности с обозначаемым предметом обладают свойством вступать в отношения связи и оппозиции между собой, в том числе в отношения сходства (т. е. фонетического и морфологического подобия) и причастности (синтаксис). Ничего подобного синтаксису нет в том, что ошибочно называют «языком» пчёл, дельфинов или каких угодно животных.