О насущном. Европа и современный мир

Во-вторых, область внешней политики ЕС превратилась в коллективный инструмент лишь частично, а вопросы обороны и безопасности в основном остаются в суверенном ведении стран-членов. Принцип солидарности в данном случае имеет консультативное, а не обязательное применение. Благо это или беда ЕС – вопрос отдельный. Но факт остается фактом: концепция безопасности этой организации впервые появилась только в 2003 г. Лишь в июне 2016 г. на её место пришла Глобальная стратегия. В целом общая политика безопасности и обороны с принятием Лиссабонского договора продвинулась вперед, но пока не принципиально. Требуется время для того, чтобы оценить жизнеспособность лоббируемой Парижем и Берлином идеи оборонного пакта и продвигаемого Еврокомиссией проекта оборонного фонда ЕС.

В-третьих, политика «двух треков» часто эффективна и приносит результаты. Таким образом, с точки зрения международных норм и практик её не только допустимо, но и необходимо продолжать. Однако вероятно, что «зазор» между этими треками постепенно будет, судя по всему, сужаться за счет снижения самостоятельности внешней политики на национальном уровне. Следовательно, принцип солидарности внешним для Евросоюза игрокам будет обходить всё сложнее.

Европейская безопасность в паутине украинского кризиса

Ряд малых стран – членов ЕС во многом уже де-факто утратили свою независимую внешнюю политику, будучи вмонтированы в структуры ЕС и НАТО. Но это нельзя сказать о крупных игроках, в первую очередь о новой «большой тройке» ЕС – Германии, Франции и Италии, тем более о покидающей интеграционный проект Британии. Более того, и среди стран ЕС «второго эшелона», не имеющих такого экономического и геополитического веса, растёт стремление к более самостоятельным действиям, что уже не раз продемонстрировали, например, члены Вишеградской четвёрки.

Европейские тяжеловесы тем более не собираются отказываться от представления о собственных национальных интересах во внешней политике. Это наглядно в 2003 г. показал кризис евроатлантизма в 2003 г. в связи с интервенцией в Ирак, разногласия вокруг признания независимости Косово, трения между Испанией и Британией из-за Гибралтара, вышедшие на новый уровень после референдума о брекзите, односторонние решения Парижа и Лондона начать военную операцию в Ливии в 2011 г. и т. д. Кроме того, лидеры крупнейших государств ЕС могут предпринимать самостоятельные шаги, движимые не обязательно узконациональными интересами, но и своим представлением об интересах Европы в целом. Так поступил Н. Саркози в августе 2008 г., когда активно подключился к урегулированию грузинского кризиса, не имея на то мандата ЕС; так сделали А. Меркель и Ф. Олланд, отправившись в феврале 2015 г. вначале в Москву, а затем в Минск для урегулирования кризиса на востоке Украины.

Украинский кризис ярко высветил двоякость внешней политики ЕС и входящих в него государств (а также стран-кандидатов). Несмотря на разношёрстность состава организации, тем более в вопросах отношений с Москвой под давлением обстоятельств был достигнут консенсус о введении антироссийских санкций. Однако добиться этого удалось в условиях беспрецедентных: государственный переворот на Украине; крах соглашения 21 февраля 2014 г., первоначально поддержанного Польшей, Францией и Германией; воссоединение Крыма с Россией; очевидное давление, оказанное на своих союзников Вашингтоном.

Но именно в этих обстоятельствах межгосударственный трек отношений в Европе и мире в очередной раз стал для России ведущим. Именно на нём выстраивалась основная часть работы по разъяснению позиции Москвы, по противодействию углублению антироссийской политики, по поиску выходов из опасного положения. Напротив, коллективная внешняя политика ЕС проявила полную неспособность к переводу ситуации из фазы противостояния в фазу урегулирования. Межгосударственный трек позволил в 2014–2015 гг. осуществить государственные визиты президента РФ в Турцию, Австрию, Венгрию, Сербию, приехать в Сочи президенту Финляндии, выйти на подписание соглашения Минск-2. В последующие годы именно этот трек остался ключевым в отношениях России с большинством стран – членов ЕС.

Украинский кризис прорвался наружу болезнью, от которой европейская система безопасности страдала уже не одно десятилетие. Конечно, свою лепту в эскалацию ситуации внесли и конкретные обстоятельства, и человеческий фактор. Но главное было в другом – в неспособности добиться учёта взаимных интересов в сфере региональных интеграционных проектов и общеевропейской безопасности. Что касается собственно украинского измерения кризиса, то не менее верно и то, что его корни – в провалах украинской политической элиты, в несостоятельности политического класса Украины, в игнорировании социально-экономических проблем восточных областей страны и Крыма.