О нечисти и не только

И вышло теперь, что дважды в сутки проходил Сенька по Воздвиженке – от казармы и обратно, и каждый раз замечал в окне то самое ослепительное сияние, не доступное глазу обычного смертного. Даже привык уже у дома номер 13 опускать голову и шагать побыстрее, чтобы не жглось так.

Стояние в оцеплении – штука скучная и однообразная. И Сенька, как натура поэтическая, от долгого стояния стал чаще задумываться о предметах отвлечённых: почему это одному суждено родиться крылатым, а другому – нет; и все ли крылатые существа такие жгучие, или есть среди них нормальные; и знает ли тот, в окне, где находится Белебейка…

– Эй, ты! – окрик командира вернул бескрылого Сеньку на землю. – На стену не опираться! А то контра какая увидит тебя и подумает – спит солдат революции! Смирно!

И Сенька на всякий случай отошёл на полшага от стены, чтобы не соблазняться.

Всему в природе свой черёд: ночи стали длиннее; луна, уже не прячась поутру, провожала шуликунов до места службы; последние самые стойкие жёлтые листья легли влажными комками под ноги; и лужи покрылись первым, ещё очень хрупким льдом.

Больше всего Сенька боялся, что Ильсия вот именно сейчас, уже в эти дни думает о замужестве. Она же не знает, что он задумал побег. Она даже не знает, что он жив! Ну как тут спокойно топотать от казармы к складам, когда вся жизнь твоя зависит от того, на чьей свадьбе будут гулять белебейские шуликуны в праздник первых заморозков?

В одно особо промозглое, уже почти зимнее утро колонна шуликунов как-то сама собою дала крен в сторону от дома номер 13 по Воздвиженке, обходя его дугой и прижимаясь к чётной стороне. Виной тому было то самое нестерпимое сияние, которому, видать, надоело в окне сидеть, и оно теперь стояло на тротуаре, с интересом поглядывая на манёвр. Никто, кроме Сеньки, никакого сияния не видел, чисто инстинктивно обходили шуликуны непонятный источник жжения, ускоряя шаг и сбиваясь с ритма. И уже когда они свернули к складам, Сенька вдруг покинул строй и побежал к сияющей фигуре.

– Камандыр, изге камандыр! Слушай мине! – изо всех сил пытался он привлечь к себе внимание уходящего ангела.

Ангел обернулся. Шуликун бежал к нему, почёсываясь на ходу. По мере приближения он всё активнее чесался, а лицо его быстро покрывалось волдырями от ожогов.

Остановившись в метре, Сенька прикрыл глаза руками и, задыхаясь, спросил:

– Белебейка знаешь? Елга Белебей?

– Мин һине яҡшы аңлайым. Һөйлә![30]

Сенька обрадовался и зачастил:

– Әфәндем, мин Бәләбәй йылғаһы буйынан. Унда минең һөйгәнем ҡалды. Ул мине көтмәйенсә икенсе берәйһенә кейәүгә сығыр ҙа, һуңынан ғүмер буйы илар, тип ҡурҡам. Әфәндем, һинең ҡанаттарың бар. Һин Белебейкаға тиклем осоп барып, унда минең һөйгәнемде таба алаһыңмы? Уны шунда уҡ таныясаҡһың – ул бик-бик матур. Уға минең яратыуымды һәм тиҙҙән ҡайтасағымды әйт. Мин мотлаҡ ҡайтырмын! Әфәндем, йәллә мине, Белебейкаға осоп барып кил![31]

Оторопев от такого напора, ангел осторожно кивнул:

– Яҡшы. Осоп барырмын. Ә уның исеме нисек?[32]

– Ильсия. Рәхмәт, Әфәнде…[33]

Сенька, забыв о боли, убрал руки от лица. Одну долгую минуту шуликун и ангел смотрели друг на друга, не отводя глаз. Наконец ангел сказал:

– Йүгер. Юҡһа, бөтөнләй янырһың…[34]

И Сенька побежал к складам. А уже к вечеру, в санчасти, весь обмазанный вонючей мазью от ожогов, он вдруг почувствовал – так почувствовал, как будто кто-то ему это сказал спокойно и уверенно – ангел уже передал Ильсие его слова. И она ответила. И скорей бы ударили морозы – на Белебейке ждёт не дождётся его невеста!

А через пару дней вышла отряду красных шуликунов новая директива: отправляться к Иркутску, где отчаянно огрызалась доживающая последние дни армия Колчака.

Погрузили отряд в телячьи вагоны, и тронулся состав на восток, коптя небо и распугивая придорожную живность пронзительным воем:

– Чу-у-у-чу-у-у!

– Угу-у-у-оу-у-у! – соглашался ветер.

– Хрррр-харррап! – клонились сосны.

– Ильсия-иль-сия! – звенели рельсы.

Первая встречная река была слишком великой – нескоро застынет ещё, рано… Вторая река подмерзала, радуя сердце Сеньки, а на третьей уже стоял лёд.

Здесь-то и должно было развернуться генеральное сражение, ради которого шуликуны покинули Москву.

Их построили рано поутру, когда звёзды ещё просвечивали сквозь пелену ноябрьского неба и река призывно белела в их холодном свете.

Слышалась артиллерийская канонада, ржали кони, бегали туда-сюда бойцы, разгоняя мрак. Отряд шуликунов стоял в засаде, готовясь ударить по вражеским силам с левого фланга и загнать их под огонь основных частей Пятой армии.

Сенька спиной чувствовал взгляд командира Бекериса – побежишь сейчас и получишь пулю промеж лопаток. Нет, надо ждать. Но ждать-то невмоготу – дрожит всё внутри от нетерпения! Стоит Сенька, ногами перебирает мелко, глазом косит в сторону реки.

Вот уже бледное солнце поднялось над полем боя, слепя нападающих. Колчаковцы, прижатые к сопкам, из последних сил пошли вперёд. Бекерис понял – пора – и поднял над головой наган.