О переводах романа Теккерея «Vanity Fair» в «Отечественных записках» и «Современнике»

Было время, когда «Современник» отзывался с весьма лестною благосклонностью о моих переводах. Это время совпадает с той эпохой, когда я сообщал свои переводы в «литературный журнал». Тогда «Современник» с некоторою гордостью противопоставлял мои труды таким же трудам в других журналах, и преимущественно нравился ему мой перевод Диккенсова романа «Домби и сын», который печатался на его страницах в 1847 и 1848 годах. Многие лестные названия «литературный журнал» придавал этому переводу и однажды даже назвал его изящным, когда, в конце 1848 года, речь шла о подписке на «литературный журнал». Благосклонность ко мне «Современника» еще продолжалась несколько времени и в 1849 году, когда я окончательно сделался сотрудником другого журнала «Отечественные записки». Указывая однажды на какой-то промах в какой-то мелкой статье, «Современник» выразился положительно, что этот промах, без сомнения, не был бы допущен, если бы статью переводил г. Введенский. Но с половины прошлого года «литературный журнал» вдруг изменил свое мнение о моих трудах. Исключительною причиной такой быстрой перемены послужило то обстоятельство, что я начал печатать в «Отечественных записках» «Базар житейской суеты», роман, к переводу которого приступил потом и «Современник». Помнится, какое-то периодическое издание («Пантеон», если не ошибаюсь) намекнуло «Современнику», что он напрасно вздумал печатать «Ярмарку тщеславия», когда тот же роман, с удовлетворительною отчетливостью, переводится в другом журнале под именем «Базара». «Литературный журнал», желая оправдать перед читателями бесполезное появление своей «Ярмарки», напечатал о моем переводе следующий отзыв

[4]:

Перевод «Отечественных записок» принадлежит г. Введенскому, и я так часто (частенько, да!) хвалил переводы г. Введенского, что теперь с полным беспристрастием могу указать на один недостаток, от которого ему будет не трудно избавиться. Все мы не раз смеялись метким, забавным, хотя и немного простонародным русским выражениям, которыми г. Введенский в своем переводе «Домби и сын» по временам силился передавать бойкий юмор Диккенса. Многие из этих смешных выражений показывали некоторое злоупотребление вкуса (неужто!), но они были новы (право?), публика наша не читает Диккенса в оригинале, и потому (только поэтому?) все были довольны странными фразами, смешными прибаутками, которые г. Введенский по временам влагал в уста неустрашимой Сусанны Ниппер и Лапчатого Гуся, которого нос и глаза в кровавом бою превращены были в уксусницу и горчичницу (NB. Если бы литературный журнал читал Диккенса в оригинале, он увидел бы, что это место в «Домби и сыне» переведено мною буквально). Г-н Введенский вдавался по временам в юмор вовсе не английский (право?) и не диккенсовский (вот как!), его просторечие не всегда льстило щекотливым ушам, но, наконец, оно было довольно ново (nil novi sub luna[5]), а изящества тут никто не требовал (кроме, вероятно, литературного журнала, который находил изящество в моем переводе до той самой минуты, пока я не сделался сотрудником «Отечественных записок»). Один раз (почему же не двадцать тысяч раз?) можно было перевести английский роман по такой системе; но, взявшись за роман другого писателя, нужно было или бросить совсем прежнюю систему просторечия (нет нужды, что оно есть в оригинале), или придумать что-нибудь новое. Этого не сделал г. Введенский (и не сделает); он начал переводить Теккерея точно так же, как перевел Диккенса: тот же язык, те же ухватки, тот же юмор (нет, уж вовсе не тот, прошу извинить); тонкое различие

наивного, бесхитростного (!! Вот что значит не читать английских писателей в оригинале!) Теккерея от глубоко шутливого Диккенса исчезло совершенно (зато какая удивительная наивность в «Ярмарке тщеславия»!). Потом г. Введенский уже чересчур часто употребляет просторечие (так же, как Теккерей пользуется им гораздо чаще, чем Диккенс): у него действующие лица не пьют, а запускают за галстух, не дерутся, а куксят (то есть, Lick) друг друга… Некий набоб Джозеф, одно из лучших лиц романа, в порыве нежных объяснений (нет, в буйном порыве пьяного восторга, потому что у Джозефа не ворочался язык, и он уже не мог стоять на ногах), называет девицу, в которую он влюблен, душкою

и раздуханчиком (это следовало напечатать с разделением слогов, так же, как у Теккерея: did-dle – diddle – darling). Выражения эти довольно смешны, но можно было бы употреблять их пореже. («Современник», т. XXI, стр. 93 в «Современных заметках».)