О писательстве и писателях. Собрание сочинений

Но оставлю свои мысли. «Конь бледный», недурно написанный, с энергией и живостью, в идейном отношении мне показался мизерным. Но вот что пишет дальше «Утро России» о метаморфозе автора, страшного террориста:

«Фабула романа такова: революционер Болотов, не сомневавшийся в святости и необходимости своего дела, возвратился в Россию во время русско-японской войны. В дороге он прочел о гибели броненосца «Ослабя», на котором был лейтенантом его брат. И Болотов ясно представил себе своего раненого брата, которого волны смывают с палубы. А ведь он привык думать, что японская «авантюра», хотя и жестока, но полезна, что победа японцев — победа революции. И Болотов почувствовал ложь.

В Петербурге он посетил квартиру, где обсуждались вопросы о том, поднимать или не поднимать восстания в каком-то городе, где товарищ Давид распропагандировал десяток солдат. Этот Давид приехал, якобы от имени всего полка, спросить у комитета, неизвестного этому полку, когда именно нужно начать убивать и умирать. И Болотов смутно почувствовал тяжелую бесплодность этих разговоров

.

«В трактире «Волна» Болотов встретил слесаря Ваню, который отравил четырех казаков, мстя за смерть своей жены, павшей от казацкой пули. Ваня стремился стать террористом. И снова сомнения нахлынули на Болотова. По его слову Ваня убьет и сам умрет, а он Болотов, останется жить, потому что «я нужен всей революции, всей партии, и еще потому, что необходимо разумное разделение труда». Но ведь и Ваня мог бы так рассуждать.

Болотов сказал Ване, что не к нему он должен обратиться, что он, Болотов, террором не занимается. И он почувствовал, что, быть может, впервые за многие годы он осмелился сказать правду

.

Болотов почувствовал скуку. «Теперь уже он знал, знал наверное, что где-то в его жизни кроется ложь

».

Как же быть? Где же правда? — спрашивает Болотов. — Ведь не в том же правда, что я радуюсь, когда тонут в Японском море десять тысяч русских людей

, когда тонет Саша… И не в том правда, что Ваня идет на смерть, а я хвалю или порицаю его… И не в том, наконец, правда, что староста Карп рвет на цигарки мои, косноязычно написанные, статьи… Так в чем же?

Болотов чувствовал, что он осуждает свою, — как казалось ему до сих пор, — беспорочную жизнь. На этом помещенная в журнале часть романа обрывается».