О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

Пристальный интерес у писателей нового исторического периода вызывают такие достоинства прозы Пушкина, как краткость и точность, которые были связаны с отсутствием в описаниях детальных подробностей и обширных авторских рассуждений. Это стремление к лаконизму было своего рода протестом против широко распространившихся в конце XIX века чрезмерно объемных, эпигонских романов. Именно в этом плане следует рассматривать и смену форм повествования, которая наметилась в последней четверти века: эпически широкие и пластические формы стали уступать место более экспрессивным и динамичным. Эта тенденция затронула довольно многих писателей, и не только романистов, но и авторов рассказов и повестей. «Странное дело, — писал Чехов, — у меня теперь мания на все короткое. Что я ни читаю — свое и чужое, все представляется мне недостаточно коротким»[16]. Известно, что обратиться к созданию «Анны Карениной» Толстого побудил Пушкин, его «Повести Белкина». Известно также, что именно привлекло его в Пушкине: прочит» однажды первую строчку из знаменитого отрывка «Гости съезжались на дачу», Толстой заметил: «Вот прелесть-то!.. вот как надо писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу»

[17].

Характеризуя развитие принципов психологического анализа в русской литературе XIX века, А. Лежнев писал: «„Пиковую даму” можно назвать психологической повестью без психологии. Между тем, последующая русская литература строится именно на разработке психологической мотивировки, все более и более сложной и тонкой. Это есть уже у Лермонтова. Это возрастает в степени у Тургенева и достигает своего высшего развития у Достоевского и Толстого. Мотивировка делается определительнее и богаче, психологический анализ приобретает самостоятельное значение, переставая быть простой ремаркой. У Пушкина мотивировка раскрывается в действии, у Толстого или Достоевского само действие раскрывается в мотивировке, получает в ней смысл не только житейский, но и художественный»[18]

В целом это суждение не вызывает возражений. Но, как уже отмечалось, на грани XIX — XX веков заявляет о себе тенденция иного свойства: возврат к пушкинским принципам психологического анализа, к тому, что здесь именуется «психологической повестью без психологии». Понятно, что речь идет не о простом возвращении к Пушкину, а о новаторском развитии его традиций. Очевидно и то, что этот опыт воспринимался и осваивался с учетом достижений писателей послепушкинского периода. Многим в этом смысле русская литература была обязана Достоевскому, В произведениях которого «психологический анализ приобретает самостоятельное значение». И вот Достоевский будет не раз ставить перед собой задачу вернуться к пушкинскому лаконизму и «простодушию» в изображении психологии. Так, в 1869 году он намечает себе программу (раздумывая над неосуществленным замыслом рассказа о «воспитаннице»): «Рассказ вроде пушкинского. (Краткий, без объяснений, психологически-откровенный и простодушный)»[19]. А в начале 70-х годов, во время работы над «Подростком», он записывает: «Исповедь необычайно сжата (учиться у Пушкина). Множество недосказанностей… Сжатее, как можно сжатее… Форма, форма! (простой рассказ а lа Пушкин)»

[20].

Известно, что творчество Чехова, одного из самых проницательных писателей-психологов, — новый этап в развитии реализма,что он в высшей степени самобытно продолжил традиции Лермонтова и Тургенева, Достоевского и Толстого. Но несомненно и то, что первостепенное значение для Чехова всегда имел Пушкин. Именно о пушкинских приемах психологического анализа вспоминаешь, когда встречаешься с таким, например, высказыванием Чехова: «Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев; нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев»[21]

.

Эта особенность психологизма хотя и существенная, но далеко не единственная в художественном арсенале Пушкина (как, впрочем, и Чехова). Пушкин открыл всесторонний, «стереоскопический», поистине универсальный принцип изображения действительности, характера и судьбы человека. И это определило и стимулировало дальнейшие успехи русской литературы и главным образом — писателей-романистов (если говорить о первой половине XIX века). В изменившихся исторических условиях на грани веков, когда начинают превалировать малые эпические формы, намечается новый «виток» в освоении наследия Пушкина и плодотворнее всего — в творчестве авторов повестей и рассказов. Об этом свидетельствует тот факт, что именно Чехов подвел итоги развитию русского реализма XIX века и приблизился к небывалой после Пушкина всесторонности и полноте изображения жизни...