О русском национальном сознании

И вот великий учитель всех времен и народов, прочитавши это, признал, что Капица его чему-то научил. И действительно, уже 9 февраля 1946 года, через месяц с небольшим после получения письма, Сталин заявил в своей речи перед избирателями: «Особое внимание будет обращено на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы. Я не сомневаюсь, что если мы окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны».

Возвращаясь к письмам Капицы, следует подчеркнуть два существенных и рискованных момента, на которые он указывал. Подобное отношение к отечественной науке возникло в результате революционной размашистости, которая перечеркнула весь российский опыт. Война лишь в незначительной степени помогла восстановить нормальное отношение к науке. Как на вопиющий факт он указывал на то, что с тридцатых годов в стране было открыто лишь два научно-исследовательских института… И вот после этой речи Сталина было открыто сразу несколько десятков крупных научных учреждений. Упорство и смелость Капицы, сконцентрированные, по сути, в единственном письме (потому что неизвестно, читал ли на самом деле Сталин другие письма), произвели гигантский переворот. Переворот в сознании Сталина и в научной практике страны. Вот только некоторые детали этого переворота. Их редко вспоминают и замечают.

Восемь лет спустя, в пятьдесят четвертом году, в нашей стране заработала первая в мировой истории атомная электростанция, создан первый реактивный пассажирский лайнер. Еще через три года выведен на орбиту первый искусственный спутник Земли. Потом был первый в мире атомный ледокол. И в шестьдесят первом году состоялся первый полет человека в космос. Мы тогда впервые за всю свою историю опередили весь мир в практическом осуществлении великих научных открытий и технологий.

Я считаю, что инициатором этого взрыва в российской науке был именно Петр Леонидович Капица, и это по-особому подчеркивает масштабность его фигуры. Капица, наверное, единственный, кто в такой степени понимал, каким действительным потенциалом обладала тогда русская наука. Знал он это и чувствовал не понаслышке. В двадцатых-тридцатых годах он много работал и жил в Англии и мог сравнивать возможности русской и европейской науки.

Разумеется, Капица известен больше своими чисто научными свершениями. В этом смысле его мировой авторитет бесспорен. И тот подвиг, о котором я говорил, находится как бы в тени его научной славы. Но для меня, историка, интересы которого лежат в области общественных отношений, вклад Петра Капицы в историю России представляется осмысленным не до конца. И он очень поучителен именно сегодня. У нас опять возобладало мнение, что учителями нашими обязательно должны быть иностранцы. Мы опять должны их догонять. Это у нас уже бывало, и мы как никто знаем, что ничего хорошего из этого не выходило. Подражание всегда вторично. Оглядка всегда лишает самостоятельности и оригинальности. Зависимость от авторитета воспитывает инфантильность мысли и робость поступков. А это один из верных способов всегда плестись в хвосте. Настойчивость и веру Капицы сегодня нам следовало бы воспринимать как лучший из заветов этого замечательного человека.

Рано хоронить Россию…[210]

(1998)