О себе. Воспоминания, мысли и выводы. 1904-1921

Первые же дни революции показали невозможность для офицерского состава справиться с развалом в армии, который еще усугублялся выделением из полков лучших элементов для формирования так называемых ударных частей при штабах дивизий, корпусов и армий. В полках оставались солдаты вовсе не желавшие воевать и постепенно расходившиеся по домам и офицерский состав, который чувство долга заставляло оставаться на своем посту до конца. Видя полный развал, охвативший армию, я вместе с бароном Р.Ф. Унгерн-Штернбергом решил испробовать добровольческие формирования из инородцев с тем, чтобы попытаться оказать давление на русских солдат если не моральным примером несения службы в боевой линии, то действуя на психику наличием боеспособных, не поддавшихся разложению частей, которые всегда могли быть употреблены как мера воздействия на части, отказывающиеся нести боевую службу в окопах.

Получив разрешение штаба корпуса, мы принялись за осуществление своего проекта. Барон Унгерн взял на себя организацию добровольческой дружины из местных жителей – айсаров, в то время как я написал в Забайкалье знакомым мне по мирному времени бурятам, пользующимся известным влиянием среди своего народа, предлагая им предложить бурятам создать свой национальный отряд для действующей армии и этим подчеркнуть сознание бурятским народом своего долга перед революционным отечеством. Слова «революция», «революционный» и пр. в то сумбурное время оказывали магическое действие на публику, и игнорирование их всякое начинание обрекало на провал, т. к. почиталось за революционную отсталость и приверженность к старому режиму. Правда, не исключалась возможность под флагом «революционности» вести работу явно контрреволюционную. Среди широкой публики мало кто в этом разбирался; важно было уметь во всех случаях и во всех падежах склонять слово «революция», и успех всякого выступления с самыми фантастическими проектами был обеспечен.

В апреле месяце 1917 года к формированию айсарских дружин было приступлено. Дружины эти, под начальством беззаветно храброго войскового старшины, барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга, показали себя блестяще; но для русского солдата, ошалевшего от революционного угара, пример инородцев, сражавшихся против общего врага, в то время как русские солдаты митинговали, оказался недостаточным, и потому особого влияния появление на фронте айсаров на положение фронта не оказало. Фронт продолжал митинговать и разваливаться.

В это же примерно время я получил ответ из Забайкалья о готовности бурят добровольно вступить в армию и создать свою национальную часть под моим командованием, вследствие чего представлялась необходимость в ближайшем будущем моей поездки на Дальний Восток. Почти одновременно я получил приглашение из 1-го Нерчинского полка, в котором ощущался острый недостаток офицеров, вернуться в полк. Я испросил согласие на перевод мой обратно в Уссурийскую дивизию и в скором времени выехал в Кишинев, в районе которого была сосредоточена в то время дивизия.

В мае месяце я прибыл в полк и вступил в командование 5-й сотней. Некоторое время спустя получилось распоряжение о подготовке к предстоящему вскоре смотру полка военным министром. Началась подготовка, совершенно для нас, строевых офицеров, необычная. Все, чем должен был бы блеснуть в своей подготовке боевой полк перед военным министром, осталось без всякого внимания, зато с утра до вечера набивали казакам головы всякой революционной ерундой, ничего общего не имевшей ни с задачами предстоящих боевых операций, ни со строевой подготовкой или знаниями воинских уставов, необходимых казаку на каждом шагу его службы. Настал, наконец, и день смотра.

Полк был собран в пешем строю на станции Раздельная, в нескольких часах езды от Кишинева. Ожидаемого эффекта на казаков смотр не произвел. Нашему солдату, несмотря на революционную обработку, перевернувшую в нем все понятия о долге, о правах, о знании, все же пришлось, видимо, не по душе, что называется, видеть на смотру военное начальство в штатском. Результаты таких смотров были явно отрицательны: солдаты и казаки видели, что высшее начальство не интересуется их боевой подготовкой и строевой выправкой, и делали заключение, что таков, следовательно, новый революционный закон. Из этого следовал вывод, что, если офицеры требуют знаний и занятий, они нарушают «революционную свободу» солдата. Отсюда начиналась вакханалия пропаганды против офицеров, как носителей контрреволюции. В то время положение в армии офицеров было беспримерно тяжелым, т. к. они были совершенно бесправны. Революционное правительство, несомненно, сознательно бросило офицерский корпус на произвол звериных инстинктов охамевшей, развращенной толпы, подстрекаемой агитаторами на всякие эксцессы против интеллигенции вообще и офицеров – в особенности.