Противоречит это плавному движению вдоль Синусоиды идеалов? — Противоречит. А в чем–то — и нет: что бы ни происходило — все происходит на типологическом витке Синусоиды с вылетами с нее вверх и вниз. Здесь, в «Телеге жизни», — на вылете вверх. В порядке предварения.
Случилось ли и тут столкновение противочувствий и катарсис по Выготскому? — Случилось.
Вопреки Донской, видящей только столкновение личности со временем, я еще вижу и столкновение позитивного отношения к личностному безразличию времени (в первом четверостишии) с негативным отношением к этому личностному безразличию времени во всех остальных четверостишиях. Да, во всех остальных. И в последнем четверостишии тоже негативизм к личностному безразличию времени, хоть, казалось бы, там гармония между субъективным «привыкли»
и объективным «катит попрежнему». Это не внутренняя гармония, а внешнее временное же совпадение. И Пушкин с грустью относится к этой временности.И от столкновения всех личностных временностей,
1.
К пушкиниане 2002
Издание в 2002 году материалов научной конференции, посвященной памяти Слюсаря, дает возможность остро критически подойти к некоторым из них, на первый взгляд острой критики не требующих.
Я прочту — со своими комментариями — цитату о так называемой философии сердца из доклада Матковской «Роман А. С. Пушкина «Капитанская дочка» и социально–утопическое сознание 20–30‑х гг. ХХ в.»
Вот эта цитата:
<<…творческое осмысление Пушкиным духовного опыта развития утопического сознания 20–30‑х годов XIX века пролагало пути утверждению в отечественной культуре нового варианта философского понимания человека и истории — «философии сердца».
…парадоксальность нового типа философствования заключалась в том, что «философия сердца» предлагает и помогает человеку обрести силу именно на основе своей слабости.
… Маша Миронова, не побоявшаяся одна
[Оспариваю: «с верной Палашей и с верным Савельичем»
, а не одна; ну разве в том смысле одна, что без вооруженной охраны поехала в то время, когда (из пушкинской «Истории Пугачева») <<совершенное спокойствие долго еще не водворялось>> после казни Пугачева, на которой присутствовал прощенный Петр Гринев; я возражаю здесь Матковской не по поводу духа, а по поводу буквы: Маша — буквально — поехала не одна, хотя Матковская и имела право намекать, — пусть подсознательно, — что само наличие слуг могло демаскировать Машу перед встреченными остатками мятежников и, следовательно, Маша могла рассчитывать на их снисхождение к ней, слабой, что уже есть сила по философии сердца; но дело в том, что отступление здесь от пушкинского текста у Матковской, как увидим далее, это начало целого ряда подтасовок ради выведения упомянутой философии сердца.]… Маша Миронова, не побоявшаяся одна пуститься в опасное
[Опасное из текста собственно романа и настроения его героев не следует, а нужно Матковской для выведения силы из слабости.]
… Маша Миронова, не побоявшаяся одна пуститься в опасное путешествие в далекую северную столицу с намерением — ни больше ни меньше! — встретиться с самой царицей
[Ложь; цитирую: «она едет искать покровительства и помощи у сильных людей»
, а встреча с царицей произошла непреднамеренно и случайно.]и просить ее о помиловании своего опального жениха, вдруг пугается — до непроизвольного вскрика
[Не было вскрика, а лишь остановка в прогулке.]
вдруг пугается — до непроизвольного вскрика — «маленькой белой собачки английской породы»,
[Испуг от внезапного лая среди благостной утренней тишины — естественен — вне зависимости от величины собаки, но естественность мешает выведению силы из слабости и поэтому акцентируется испуг, как признак слабости.]
внезапно на нее кинувшейся…
[«Побежала ей навстречу»
, а не кинулась; все не так драматично, как надо Матковской.]И поскольку «дама в утреннем саду» «спасла»
[Якобы цитируется, кавычки стоят; но нет этих слов в романе.]
«спасла» ее от этой собачки, то Маша обезоруживающе простодушно обращается
[Не обращается, а садится на ту же скамейку, где сидит дама. «Дама первая прервала молчание».
]простодушно обращается к этой даме с рассказом о своем невероятно смелом намерении просить саму императрицу