О сколько нам открытий чудных..

«Кто этот «спутник странный»!? — вдохновенно спросил меня верующий иудей. — Это…» И он назвал какое–то еврейское имя. «С Онегиным автор попрощался в предпредыдущей строфе, с читателем — в предыдущей. А здесь — с ним».

Смешно.

Но мне вспомнился Спиноза, утверждавший, что даже в утверждении, что Солнце отстоит от Земли на 200 шагов, есть та истина, что Солнце действительно отделено от Земли…

Великий оптимизм не зря обуял моего собеседника. Что–то от оптимизма есть–таки в художественном смысле этого великого романа. И именно в упомянутом месте Пушкин едва ли не прямо говорит о своем идеале. Идеал и есть тот спутник странный, который вел автора столько лет вперед по автору неведомому сюжету:

Прости ж и ты, мой спутник странный,И ты, мой верный идеал,И ты, живой и постоянный,Хоть малый труд. Я с вами зналВсе, что завидно для поэта…

Три раза повторено «ты». Множественное число (

«С вами») применено. Кто это? Что это? — 1) «спутник», 2) «идеал», 3) «труд»… Так я предлагаю считать первое и второе — одним, а труд — другим. И для них — одного и другого — множественное число и нужно. Их два: идеал и труд.

А тот факт, что последняя строфа романа минорна…

Но те, которым в дружной встречеЯ строфы первые читал…Иных уж нет, а те далече,Как Сади некогда сказал.Без них Онегин дорисован.

А та, с которой образованТатьяны милый идеал…О много, много рок отъял!Блажен, кто праздник жизни раноОставил, не допив до днаБокала полного вина,Кто не дочел ее романаИ вдруг умел расстаться с ним,Как я с Онегиным моим.

Пусть это минор не вводит в заблуждение.

Молодец Лотман заметил (а никто не заметил) поразительную вещь: Пушкин, весь роман построивший как имитацию неупорядоченной, роевой, непафосной жизни, в конце этого построения — в рукописи — слово «Жизнь» и «Ее» пишет с большой буквы (а я добавлю, что и «Рок» — с большой) и тем как бы сдается перед литературностью.

А это не сдача. Это последнее отталкивание от неприемлемого — тогда для Пушкина — романтизма с его литературностью.

Ведь речь идет о какой–то романтической (страсти–мордасти), демонической женщине, прототипе романтической же Татьяне. Умершей молодой…

Блаженна она, что не дожила до разочарования? — Но романтик и не мыслим без разочарования? Блаженна она, что не дожила до перерождения в реалиста, серого по сравнению с романтиком?.. Вряд ли.

Художественный смысл в литературном произведени нельзя процитировать. Смысл в том, что отталкивается от написанного. От якобы яркости романтизма и от якобы серости реализма.

Одесса. Март — апрель 2002 г.

О художественном смысле «Анчара»

(Отрывок из письма Н. П. Чечельницкому)

31. 07. 02

Любопытное совпадение… Я почитал 2 статьи — 1985 и 2001 годов — об «Анчаре». И обе в чем–то сходятся. Это, мол, стихотворение о конце света. Шалаш — это дворец владыки. Древнейшие люди… Исчезнувшая цивилизация. Погубила соседей и погибла сама. По глупости. По неразумию. Потому и несимметрично стихотворение. Зло природное — лишь случайно распространяется и потому конца света не наступает. А человек — зло пострашнее природного. На зло природное — 5 стихов, на человеческое — 4. Домысливай, мол, сам, что стало с владыкой, соприкоснувшимся с ядом, и — с соседями. Все вымерли.

Символистское стихотворение. И потому, мол, такой «трубный глас» звучит в нем. Во всем. А не, как ты слышишь, — лишь вначале.

Пушкину было очень хреново в 1828 году (это год создания «Анчара»)… Вот он и выдал!

У тебя же — совсем совковое прочтение получилось, хоть оно и антисовковое…

А что!? Два человека: раб и владыка — разве не символ человечества. У одного из авторов статей даже ассоциация соответствующая появилась: вымерли ж вдруг и повсеместно неандертальцы. Пушкин этого знать не мог. Зато знал, какие страшные угрозы насчет дня гнева от имени Бога написаны в адрес человечества в библейской Книге Пророка Софонии. (Тогда, правда, у владык дворцами были не шалаши.)

06. 08. 02

День бросания атомной бомбы. Вернее, ночь. Мне не спится. Я сдался и вернулся к письму тебе.

Мне не дает покоя тот факт, что аж 2 статьи об «Анчаре» не возбудили во мне желания возражать.

А ведь я с тобой согласен: скучно читать вторую часть. Перечитал твое письмо об этом. Ты похлеще говоришь! Лишь 1‑е четверостишие ты уважаешь. Остальные называешь «содержательными, но…» Пожалуй, и это метко.

Я посчитал: 1, 2, 2, 4, 2, 3, 2, 4, 2 — глаголы,