О социализме и русской революции

Первая четверть века необузданного развития капиталистической промышленности дала социальной критике совсем иной богатый материал, нежели тот, что впервые стал заметен в разгар бурных родов современного общества, во время великой революции, духовным сыном которой был Бабёф. Но и эта критика являлась в значительной мере обвинением и осуждением существующего общественного строя с точки зрения морали и совести. И именно потому все эти социалистические учения висели в воздухе. Ведь против абстрактных идей равенства, любви к человеку общественные условия грешили вот уже целые тысячелетия — с того времени, как существовали частная собственность и классовое господство. Эксплуатация и угнетение утверждались, процветали, росли и меняли, казалось, только по мере прогресса времени, свои особые формы, но ни в малейшей степени не заботились о справедливости, разуме и тому подобных прекрасных вещах. И чем основательнее, чем тщательнее великие апостолы социализма выстраивали основы и детали запланированного нового общественного строя, чем глубже затрагивали они своих планах корни существующего порядка, тем грознее звучал вопрос: кто и как должен произвести этот гигантский переворот, который опрокинет весь мир? О пролетарской массе не думали и к ней не обращались ни Фурье, ни Сен-Симон, которые создали лишь мелкие секты. И влияние Оуэна, который работал над возрождением пролетарской массы, тоже вскоре бесследно исчезло. Между стихийными революционными восстаниями пролетариата в 30-е и 40-е годы и социалистической пропагандой не было никакой существенной взаимосвязи.

Ненамного изменилась суть дела и тогда, когда в 40-х годах выступило новое поколение социалистических теоретиков, когда в Германии Вейтлинг, во Франции Прудон, Луи Блан, Бланки — обратились на сей раз к рабочему классу, чтобы проповедовать ему социалистическое Евангелие. Социализм у всех у них оставался планом будущего, главной опорой которого служила неправедность существующего общественного строя и который мог быть реализован в любое время, будь то посредством неких хитроумно измышленных учреждений с государственной помощью, будь то посредством тайно подготовленного захвата политической власти решительным революционным меньшинством.

1848 году суждено было стать вершиной спонтанного революционного восстания пролетарских масс и вместе с тем испытанием силы старого социализма во всех его разновидностях. Когда парижский пролетариат, широкие слои которого были взбудоражены идеей справедливого общественного строя, традициями прежних революционных боев и различными социалистическими системами, использовал в Февральской революции свою мощь, чтобы потребовать реализации новой «организации труда», «социальной республики», когда он дал Временному правительству для осуществления этих неясных проектов будущего знаменитый срок — «три месяца голода», эта попытка спустя несколько месяцев терпеливого ожидания закончилась страшным поражением пролетариата. В незабываемой июньской бойне идея реализуемой в любое время «социальной республики» была потоплена в крови парижского пролетариата, чтобы уступить место негаданному взлету господства капитала в годы Второй империи. Казалось, что на разгромленных баррикадах июня 1848 года, под горами трупов убитых парижских пролетариев идеал социалистического общественного строя был окончательно раздавлен и растоптан, а бесперспективность социализма доказана всему миру.