О таком не говорят

Она приехала на час раньше для интервью на Би-би-си в надежде, что это как-то изменит мнение об Америке в лучшую сторону. «Вы бы… назвали… себя… англичанином?» – деликатно спросила она у журналиста, когда он провел ее в студию, охлажденную кондиционером, потому что она никогда толком не понимала, кто должен быть англичанином, а кто нет.

«Под дулом пистолета, наверное, да», – ответил он, дохнув на нее потоком горячего ветра, и вскинул подбородок с видом одновременно обиженным и вызывающим. Она невольно попятилась, не на шутку встревожившись. Она сейчас совершила Брексит? В наше время довольно легко совершить Брексит чисто по недомыслию или случайно. Она снова шагнула вперед и неловко коснулась его руки. «Не волнуйтесь, – сказала она. – Если такая угроза возникнет, то только в Америке и больше нигде».

• • •

Таксисты из других стран в последние пять минут их поездки обычно обязательно ей говорили, что диктатор по крайней мере всколыхнул застоявшееся болото. «Там у вас уже стало гораздо лучше, – ободряюще сообщил ей один из водителей, пока за окном полыхал закат, искрящийся по уголкам как уникальная экранная заставка. – Знаете, я заработал на этих выборах десять тысяч долларов. Знал, на кого ставить. Сразу смекнул, что должно произойти. Никто другой не додумался, а я – да». Стало быть, что бы ни происходило, оно пустилось не просто по водам, а по морям.

• • •

Хотя еще есть надежда на молодежь. В европейском поезде она сидела в одном купе с очень юной чешской парой влюбленных, норовивших забраться друг другу в глаза, руки, рты. Каждые две-три минуты девушка подносила к губам руку своего парня и целовала его запястье, будто ела первую в новом сезоне клубнику, а потом изливала ему в лицо поток нежных, пронзительных слов на чешском. Она смотрела на них, и ее щеки пылали румянцем стыда, потому что в Америке не только закончился секс – восьмого ноября 2016 года, – но и сам английский язык, язык завоевателей, что крошил камни и использовал их как строительный материал, никогда не был способен звучать вот так

, словно готовясь обрушиться в свои собственные, призывно распахнутые руины.

Революцию, размышляла она, глядя на юных влюбленных, поднимайте революцию, и они вдруг оторвались друг от друга, обратили к ней лица, как солнца, и улыбнулись.

• • •

Так не должно быть, чтобы, гуляя по мокрым улицам чужих городов, она вдруг явственно ощущала теплый, легко узнаваемый, разломленный-чтобы-выпустить-жаркий-пар-человеческих-душ запах хлеба из «Сабвея». Чтобы она узнавала его моментально и замирала на месте, чтобы они с мужем, радостно переглянувшись, слаженно выпевали слова: ЕШЬ САМОЕ СВЕЖЕЕ. Нет, так не должно быть, чтобы современная жизнь превращала нас всех во владельцев франшизы умозрительного «Сабвея».

• • •

Внизу, в баре отеля, холеная бельгийская пара из тех, кто всегда оформляют самую лучшую медицинскую страховку, предложила ей заняться сексом втроем, предварительно осведомившись, за кого она голосовала. «Прошу прощения, но мы вынуждены спросить».

• • •

Но где-то внутри, глубоко-глубоко, мы были все одинаковые, разве нет? Как раз нет. В Провансе какой-то мужчина дожидался ее в коридоре, под дверью ванной на верхнем этаже, и, едва она вышла, он излился ей в рот, как фонтан нефти, как звенящий дождь из монет. «Тпру!» – сказала она голосом строгой наездницы, ее взгляд косил вбок – от молодого белого вина и неожиданной скромности дочери прерий. Но он трижды вздохнул, как Иисус, и снова набросился на нее. Да, подумала она, когда столетия дивергенции ворвались в нее, приняв форму человеческого языка, гребись все конем. Наверное, французы и вправду другие. Например, они знают, как поднять бунт.

• • •

«У меня ощущение, что, как белый мужчина, я не могу вообще ничего говорить, не рискуя кого-то задеть», – улыбнулся немецкий учитель, пригласивший ее к себе на урок. Трое его учеников полагали себя небинарными личностями, еще один переехал сюда из Техаса, так что она представляла его с лассо на поясе – скоро он станет мужчиной и не сможет вообще ничего говорить! В каком-то смысле она сочувствовала учителю, чьи волосы напоминали деталь от конструктора «Лего», но в другом – более конкретном смысле – она еще не отошла после банки дешевого немецкого энергетика, который выпила утром. «Единственный возможный ответ… значит, заткнитесь», – сказала она ему громче, чем собиралась, и подумала, господи боже, это сколько же там кофеина? «Ой, нет. Уже звонок», – печально проговорил он, хотя она не слышала никакого звонка. Учитель нахмурился, глядя на нее, и смысл этого взгляда был вполне очевидным: она закончила все уроки по всему миру, и больше уже никому не позволено чему-то учиться – и особенно ему, учителю.

• • •