О теории прозы

Пушкин закрепил положение Душечки удивительными словами:

«Для бедной Тани все были жребии равны».

Карта Колумба не могла быть точной

Мы находимся в Матвеевской; здесь я живу с моим другом.

Мы спорим, вспоминаем, разговариваем и смотрим в окно.

Вот его рассказ о странных событиях на берегу Дуная. Лето, песчаный пляж, рядом камыши. Одеты в'eнцы по-старомодному.

Пляжный костюм закрывает почти все тело, дамы в широкополых шляпах с лентами, мужчины в трико до колен. Костюм этот хорошо пародировал Чарли Чаплин.

За пляжем луг, трава не высокая и не густая, луг как луг.

Из камышей показалось нечто нелепое, скрючившееся, как бы подпрыгивающее на корточках, и, столь же нелепо размахивая руками, существо это двинулось вдоль луга, издавая звуки наподобие «тега-тега-тега».

Венцы любопытны. Они удивились, некоторые даже привстали, и когда они привстали и стали смотреть на нелепо двигающееся, изогнувшееся восьмеркой существо, а это был человек, то увидели, что в траве цепочкой, вытянув шеи, за нелепым человеком двигались утята.

Когда существо это поднималось на ноги, оно становилось толстым человеком с бородой, утята растерянно останавливались, испуганно пищали, звали, тогда человек опускался на корточки, столь же нелепо взмахивая руками, начинал как бы подпрыгивать, двигаясь вперед.

За ним семенят ножками успокоившиеся утята, и вся процессия продолжала свое движение по лугу.

Так началась новая эпоха изучения поведения живых существ; сегодня все знают имя великого ученого Конрада Лоренца.

В жизни животного есть моменты запечатления образа, когда сознание животного как бы захлопывает этот образ: в поведении только что родившегося живого есть особые моменты запечатления образа, с которым ему предстоит жить, радуясь или мучаясь, все последующее его, индивидуальное время.

За окном осень. Похолодало.

Осыпаются листья и летят, закруживаются, становятся похожими на птиц, но летят они, вынуждены лететь в одну сторону.

А птицы, которых кто-то кормит напротив, на верхнем балконе большого дома – потом уж стало видно, что это женщина в красном платке, мы ее ждем вместе с птицами каждое утро, – птицы летят в другом направлении, – навстречу, становясь похожими на листья.

Города создаются перемешиванием стилей и времени, и так живет человек.

Кипит то, что мы называем действительностью, – она бессмертна.

Так бессмертны части топора – не в том дело, что он должен быть обязательно железным, вопрос в том, как построить рукоятку, чтобы удар был осуществлен осмысленной рукой.

Толстой восхитился «Душечкой» Чехова.

Пушкин, когда его спросил император – убийца многих: «Если бы ты был во время восстания в Петербурге, где бы ты был?»

– На площади, – ответил Пушкин.

Пушкин не изменяет своей культуре. Он не может изменить истории, но он и не отказывается от своих друзей.

Приезд Пущина к Пушкину в его полудеревню-полутюрьму – для Пушкина торжество его идеи, это она сталкивается с намерением царя.

Пушкин, умирая, говорил с женой о ней – не о себе, это она с ним говорила о себе и о нем.

Пушкин сказал жене: «Ты уедешь на четыре года в деревню, а потом выйдешь замуж за хорошего человека».

Так не говорил и Одиссей, уезжая на войну троянцев.

Это новая верность.

Новая вера в будущее.

Которая уже существует.

Толстой утверждает Душечку.

Он говорит, что Душечка такая же героиня, как Санчо Панса – друг, сопровождающий рыцаря.

Вот тот момент, где великий Толстой говорит про великого Сервантеса.

Оруженосец, верный слуга, верный друг, с которым спорят, как с равным, – поставленный на смешном карнавале в смешное положение герцогом – когда Санчо Панса должен был быть избит, то Санчо Панса хотел сам схватиться, – они боролись как мужчины; в борьбе оказалось, что старый делец, так он себя называл сам, оказалось, что Санчо Панса сильнее немолодого, но еще не одряхлевшего рыцаря.

Толстой, заинтересованный вопросами брака, окровавленный этими вопросами, изрубленный ими человек, судит Катерину, проститутку, и другого человека, Анну Каренину, – судит и определяет кары, не так, как царский суд.

Листья и птицы летят по-разному, перерешая войны и любовь эпохи.

Татьяна Ларина человек, которого Пушкин называет идеалом.

Таня прочла те же книги, которые читал Евгений Онегин.

Вот библиотека героя.

Эти книги читала и над ними думала героиня, которая могла бы оказаться каторжницей, женой декабриста, едущей в Сибирь.

Женщины того времени уже умели быть не робкими.

На Страстной площади Достоевский говорил о Пушкине и вмешался в историю Татьяны Лариной и даже повторил слова героини, а она не всегда была героиня.

Татьяна Ларина поехала не просто в Москву, она поехала в Москву на «ярмарку невест», где она была товаром.

Достоевский говорит о Татьяне Лариной: вот возможная жена Онегина, говорит о том, что ее ласкает двор, – так человек, который был на каторге, Достоевский, человек другого времени, перерешает, пересуживает дело, со времени которого прошло не так много лет, но так много эпох.