О том, что сильнее нас

Я не случайно решил взяться за этот отрывок именно сейчас, когда третий день подряд лежу с сердечным приступом, порождённым дальними последствиями того самого июля, вдруг наступившими спустя четыре года. Это можно либо написать именно сейчас, пока ещё боль не превратилась в нечто иное, либо — никогда, вычеркнув тем самым из жизни одну из важнейших её глав. Но наиболее важно здесь то, что нечто, вылитое на бумагу, вроде бы и продолжает жить, но уже отдельной жизнью, не влияя на дальнейшие события и не вступая ни с чем в конфликт. Своего рода обособление маленького, хоть и важного кусочка жизни, разрушение его взаимосвязей со всем остальным. Психологическое самолечение, и леший с ним, интересно будет кому-либо читать, нет ли… Фотография души в момент перелома, в чём-то занудная, в чём-то жестокая, но в чём-то — чистая и светлая. Которую можно будет ещё и ещё раз взять в руки, а окунувшись и пережив все по эн плюс первому разу — отложить. В данный момент я пока не знаю, будет ли эта глава вставлена в книгу или убрана в стол, но чувствую, что если будет вставлена — то станет кодой. Наверное, зависит от того, завершится ли на данном переломе тот ломоть жизни, который связан с валдайскими странствиями, или продолжится. Появится ли взамен ушедшего новый блок тех отношений с людьми, сквозь призму которого только и может гармонично восприниматься средне-северорусская природа, или не появится.

На стене висит фотография из того июля. Называется «Летняя пристань». Физически чувствуется, и даже сейчас, в феврале, разливается по комнате июльское марево. Мягко сверкает вода. Раздвигая высокие стены трав, в берег воткнулась лодка, а вокруг – четверо. Застенчивый Антошка на переднем плане — всё ещё, бедняга, не привык, что его фотографируют. Но — улыбающийся до ушей, хоть и с закушенной губой. Тянущий лодку к берегу Костя, непривычно весёлый, ещё с шевелюрой и окладистой иссиня-чёрной бородой. Загадочно улыбающаяся Инна… А на заднем плане — брызжущая радостью и непосредственным весельем девушка поразительной красоты. Да, именно так. Кристина вдруг превратилась в девушку. Девушку, к которой не то чтобы так уж сразу тянуло, но при взгляде на которую немедленно возникало сожаление, что во времена собственной юности девушек вокруг было вроде бы и много, и всяких, но вот такой — не было. Тот самый первый, ничего ещё не значащий, почти неощутимый, а всё же — укол.