О том как богатыри на Москву ходили

у стен кремлёвских могучих! —

бог считать устал их туши с тучи.

Всё? Ан нет, Мишутка со дворца выходит,

корону царскую выносит:

«Вы простите меня, добрые люди,

отпустите меня, коль не шутите;

я не ел ваших детушек малых,

я не трогал хлопцев удалых,

я и девы красной не обидел,

я на троне сидел и видел,

как крестьян бояре топтали;

бояр и сечь, рубить – они де твари!

Тут бояре гуртом сбежались,

отобрали корону и дрались

за неё тридцать лет и три года,

а потом на трон взошла порода

с простой фамильей Романовы.

(О таких не слыхали вы?)

Глава 14. Свадьба Добрыни Никитича, а Настасья Петровична снова посылает соколка

Ну а пока бояре рядились,

вояки в баньке помылись,

приоделись в рубахи шелковые,

с голыдьбы собрали целковые,

чтоб женить Добрыню на Насте Никуличне —

княжьей дочке. И свадьба по улице

ах кати-кати-катила,

да прохожим говорила:

«Ай люли-люли-люли,

не перевелись бы на Руси

княжий род и барский,

да в придачу царский!»

А медведь последний на дуде играл.

«Ну это не царской дело!» Мохнатого хлестал

скоморох противный – набекрень колпак.

«На кол их обоих, если что не так!»

Весёлая была свадьба, однако,

с пиром почёстным, где драка

гоголем бравым ходила

да тех дробила, кого не добила

стрела иль меч чужеземца.

Но не будем об этом. Сердце

у Настасьи Петровичны ёкнуло —

чуть тарелку волшебну не кокнула,

когда Алешку хмельным увидала.

Разозлилась она, осерчала,

кликнула сокола ясного:

– Лети, спеши, мой прекрасный,

выручай из беды, из напраслины

муженька моего несчастного;

пущай домой воротится —

тут есть ему с кем материться;

и пирища наши не хуже,

да и киевский князь получше

бояр московских купеческих;

возвращается пусть в отечество!

Топнула девушка ножкой,

брякнула яркой серёжкой

и сокола в небо пустила.

Тот с невиданной силой

полетел, помчался к былинным.

Через три денька был у дружины,

опустился на стол самобраный,

нарёкся гостем незваным

и стал потчиваться, угощаться

да пенным пивком баловаться.

А как наелся, напился,

вставал средь стола, матерился:

«Ах ты, чорт Алешенька окаянный,

в чужом доме холёный, званный

сидишь на пиру, прохлаждаешься,

а супружница твоя убивается —

ждёт мужа домой скорее,

час от часу стареет!»

Как услышал Алёша слова такие,

вставал со стола: – Плохие,

ой да поганы мы, братцы,

пора нам домой сбираться!

Домой так домой. «Чё расселись?»

Богатыри оделись,

обулись попроще – походно

да взглядом уже не голодным

московские земли окинули

и к Киеву-граду двинули.

А кота с собою прибрали —

пригодиться ещё голодранец

с нечистью всякой бороться,

а Добрыня пусть остаётся.

Ну и Пленкович Чурило остался —

за ним бегать никто не собирался.

Ай да шесть богатырей,

ай да шесть ратных витязей

через луга, поля, леса перешагивают,

через реки буйные перескакивают,

озёра глубокия про меж ног пускают,

в общем, от края до края

мать Рассею обошли

и на заставу родную пришли.

А на заставушке богатырской

Василий Буслаев с дружиной

границы свято оберегают —

щи да кашу перловую варят.

Вот те и ужин:

в пору – не в пору, а нужен.

Вы столовайтесь, вечеряйте,

а я к жене поскачу, к Настасье! —

сказал Алёша Попович, откланялся,

(на кашу всё же позарился)

и прямоезжей поехал дорожкой.

Вот он к жинке стучится в окошко,

та выходит, супруги целуются

(раззявила рот вся улица)

и в покои идут брачеваться.

Ну и нам пора собираться

да по домам расходиться.

Пусть мирно живёт столица,

а в ней царь наш последний Вова.

/До свидания, я автор, я Зубкова./

Ой Русь царская да столичная,

и кого б ты ни боялась – безразлично нам!