О творчестве в науке и технике

Исходя из всех этих данных, можно поставить вопрос о моделировании научно-технического творчества.

Часть IV посвящена моделям творческих процессов, построенных, однако, не на материале научных открытий и технических изобретений, а на взятом совершенно из других областей духовной жизни человека. Возможность построения подобных моделей свидетельствует о единстве великого и малого и вместе с тем доказывает, что сами явления, обобщенные нами в познавательно-психологических понятиях — барьер (ППБ) и подсказка-трамплин, — имеют более широкое распространение и выходят далеко за пределы естественнонаучного и технического творчества. Это обстоятельство позволяет наметить некоторые перспективы в продолжении и дальнейшем развитии начатых нами исследований.

Некоторые отдельные выводы из проведенного исследования. Прежде всего — выводы, касающиеся характера фактического материала, подвергнутого анализу. Он складывается, во-первых, из частью опубликованных, частью архивных источников, а во-вторых, из самонаблюдений, строго проверяемых объективными данными. Этот второй источник позволяет надежно, а главное — предельно полно фиксировать самый процесс открытия (независимо от его масштаба и значимости), что особенно важно при изучении возникновения и действия подсказки в самый момент открытия (решения задачи). Показаниями самонаблюдения никак нельзя пренебречь при условии, что все (без исключения!), что происходит в сфере субъективного, проходит через объективную проверку, выдерживает ее с соблюдением самого строгого критерия и тем самым приобретает объективную значимость. Это — один из выводов из проведенного исследования.

Другой вывод состоит в признании принципиальной важности не только событий крупномасштабного характера, но и самых ничтожно малых и незначительных событий, недостойных, казалось бы, серьезного научного внимания. Здесь действует положение: малые (случайные) причины — большие следствия, свидетельствующие о единстве малого и великого. В связи с этим проведенное исследование по-новому выдвигает проблему соотношения между логикой и психологией, в частности, между индукцией и интуицией. С этих позиций трактуется и членение истории открытия на две фазы: до и после.

Третий вывод есть опровержение двух крайностей в понимании и объяснении источников и причин научно-технического творчества: религиозного (теологического) и грубо материального (физиологического), преломленного через психологию (фрейдистского).

Проведенным исследованием начисто отвергается вымысел о каком-то сверхъестественном, чудесном вмешательстве «высших духовных, божественных сил» в процессы научно-технического творчества, а источник и причины такого рода явлений объясняются с позиций энгельсовской концепции как действие факторов всеобщности и особенности на фактор единичности, представленный творческой личностью ученого или изобретателя. С другой стороны, всем содержанием того же исследования начисто отвергаются фрейдистские представления, выступающие как совершенно произвольные, примысленные, искусственные, неспособные дать что-либо для изучения процессов научно-технического творчества.

В самом деле, разве может тут хоть чем-нибудь помочь такая, с позволения сказать, Фрейдова символика, согласно которой увиденный во сне Д0хМ с гладкой стеной есть мужской символ, а дом с выпуклостями на стене — женский? Вместо социальных, классовых отношений между людьми З. Фрейду и фрейдистам повсюду мерещатся одни или преимущественно только одни половые, а вместо общечеловеческих представлений и связей — сексуальные. Такую явную односторонность, причем психоболезненного характера, полностью преодолевает и исправляет концепция Энгельса, распространенная на область научно-технического творчества.

Четвертым выводом может служить указание на новый подход к исследованию области подсознательного и бессознательного, то есть в явной форме неосознанного самим человеком. З. Фрейд попытался найти дорогу в область бессознательного в целях его изучения, но сам же эту дорогу преградил придумыванием фантастических конструкций. О нем можно сказать то, что было сказано о Г. Гегеле (хотя по своим масштабам они, разумеется, несравнимы): открыл и сам же запутал, замистифицировал открытое. На наш взгляд, говорить о бессознательном или подсознательном можно и нужно только в том случае, если проходящие в нем процессы поддаются объективированию и способны перейти, проявить себя в области сознательного, как это и показано в нашем исследовании научно-технического творчества.