О вере, неверии и сомнении

Такое же значение имеют творения святых отцов, про коих (философ Киреевский сказал сильное слово: "Они говорят о стране (т. е. небесной), в которой были". И еп. Феофан (Затворник) советует читать их на втором месте — после житий святых. Да, действительно, святые говорят о том, что видели. Они без колебания могли бы сказать вместе с апостолами: "Мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия" (2 Петр. 1, 16).

"О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни"; "о том, — настойчиво повторяет ап. Иоанн, — что мы видели… и вы имели общение с нами; а наше общение — с Отцем и Сыном Его Иисусом Христом. И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна" (1 Ин. 1 гл., 1, 3, 4).

Но особенно сильно звучат для моего ума слова ап. Павла. Побуждаемый нападками врагов защищать себя, он, после 14-летнего молчания, вынужден был, наконец, открыть о своем необычайнейшем восхищении на небо. Это настолько сильное и убедительное свидетельство, что я обращаю на него внимание всякого ищущего и даже верующего.

"Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним. Знаю человека во Христе (он о себе пишет), который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба.

И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать" (2 Кор. 12, 1–4).

Здесь все — чрезвычайно, поразительно: и само видение "третьего неба", рая; и невозможность передать на человеческом языке, ибо у земного языка нет слов для небесного, иного мира; и 14-летнее молчание, слова "знаю" и "не знаю". Апостол совершенно откровенно сознается, что он был в каком-то особом состоянии, а не в обычном: не то в теле, не то без тела… И чего он не знает, он о том и говорит: "не знаю". Но зато он с настойчивостью повторяет, что самое событие с ним несомненно было: "знаю человека", "знаю о таком человеке", что он был в раю…

Такая уверенность может быть лишь у того, кто говорит "о стране, в которой он был" действительно.

А еще более всех уверяет нас в этой действительности Сам Христос Господь. Когда Он ночью беседовал с тайным учеником Своим, членом синедриона, Никодимом, тот не мог понять даже о "духовном рождении". И Господь упрекнул его:

"Ты — учитель Израилев, и этого ли не знаешь?" А о Себе далее заявил так: "Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете" (Ин. 3, 10, 11).

Воистину не только Господь, но и апостолы, а потом и святые люди говорили о том, "что знают"…

Но если им не верят — то уже не их вина, а вина непринимающих… Сердце же простое и ум не лукавый, да еще и широко просвещенный, принимают с верой, о чем говорят достоверные очевидцы.

Таков второй путь веры — Откровение чрез Св. Писание и Св. Предание.

По существу, и первый путь "детской веры" получен был тоже чрез Откровение "по преданию": от родителей и учителей… Но в обоих их, а в особенности в первом периоде "простой веры", важное место занимало, как мы постоянно отмечали, еще и наше сердце: оно легко и радостно воспринимало веру и доводы в пользу ее и, наоборот, отталкивалось от неверия и искушений его. Об этом мы дальше раздумаемся: откуда такой инстинкт? Впрочем, пока мы еще говорим о более или менее естественных способах откровения веры — по преданию: и от родителей, и от Божественного Откровения в Писании, и от святых людей.

Тут мы должны уже говорить и о Церкви — хотя и не в полном объеме этого вопроса.

Незадолго до смерти о. Иоанна Кронштадтского Бог привел мне с другом о. Неофитом (уже умершим) посетить святого пастыря. Это была беседа необычная, памятная мне, грешнику. Но я вспомню тут лишь об одном предмете.

— Батюшка! — спросил я, — скажите, пожалуйста, откуда у вас такая пламенная вера?

Чтобы понять мой вопрос, прошу припомнить, что мы, семинаристы, а потом и студенты, были хладными в вере; а потому и в других не могли понять горячности ее. Отрицать ее у о. Иоанна было уже никак невозможно, а я не раз был очевидцем его пламенного служения на литургии и в проповедях… Да это общеизвестный факт. И для меня его вера была как бы загадкою: чего сам не знаешь, все кажется непонятным.

— Откуда вера? — задумчиво переспросил медленно уже болезненный старец; и некоторое время помолчал. Мы ждали.

— Я жил в Церкви! — вдруг твердо и уверенно ответил батюшка. Я, "богослов", студент, — увы! — не понял этих слов: "жил в Церкви". Что это такое? Странное неведение, — скажет читатель… Не отрицаю; а сознаюсь. Но то-то и печально, что будущие пастыри не понимали таких простых вещей, как Церковь". А о. Иоанну было очевидно. Я же действительно не понял его ответа — точно он мне сказал что-либо на чужестранном языке… Так вот и Никодим не понимал Христа Господа (Ин. 3, 4, 9). И я переспросил: