О вере, неверии и сомнении

Так утверждать о себе могут лишь те, кто действительно знает то, о чем они свидетельствуют. А прежде мы показали, что вообще все Писание написано очевидцами. А если это так, то как же не верить им?! И если мы верим обычно людям, то многократно более и несомненно сильнее мы должны принимать учение и откровение от святых, не лживых людей, а наипаче от Самого Господа, Который сказал о Себе: "Я есмь путь, и истина, и жизнь" (Ин. 14, 6).

Следовательно, если чего мы сами не видели, то за нас видели другие. И совершенно неоспоримо, что наши свидетели без сравнения достовернее земных отцов учителей, очевидцев, рассказчиков: их святость, да еще засвидетельствованная потом и смерть за проповедуемую истину, ручаются за достоверность их свидетельств. И если люди верят другим очевидцам, то тем более должны бы все верить нашим. А если иные не верят им, то совсем не потому, чтобы наши свидетели были недостоверны, а оттого, что не хотят верить, как это было и с евреями: "Иисус возгласил в храме, уча и говоря: и знаете Меня, и знаете, откуда Я" (Ин. 7, 28), но "не хотите принять".

Но упорствующие против истины, как и евреи, будут искать все новых возражений и самооправдания. Так и с нашими вопросами о вере отрицатели могут говорить дальше:

"Но всякое наше человеческое знание каждый может проверить и сам на опыте; и тогда вера обратится у него в собственное знание".

Допустим — и так. Но то же самое можно сказать и про религиозное знание. Если верующий будет искать подтверждения своей веры опытом, то и он доступен ему в разных степенях. Об этом будет особая речь дальше. А пока заметим лишь, что и в естественных знаниях лишь кое-что немногое мы может проверить опытно; а большая часть — особенно же о последних основах бытия — останется совершенно недоступною не только почти всему человечеству, но и самым ученейшим людям. Это будет показано в следующем отделе, к которому я и перехожу сейчас.

Заканчивая же этот отдел, мы совершенно уверены, что всякому очевидно поставленное раньше положение:

Из незнания нельзя делать вывода о небытии. И если это усвоить, то навсегда будет убран с пути к вере этот досадный и детски-наивный камень, коим злоупотребляют или неумные люди, или злонамеренные упорники против истины.

Но это тупое оружие их обращается потом против них самих: незнайки, осмеливающиеся, однако, отрицать то, чего не знают, оказываются очевидно неумными, обнаруживают этим самым собственное безумное "безумие". Мало того, проявляется в то же время и их злостное настроение сердца, не желающего принимать истину, заранее злонамеренно хотящего отрицать веру, вопреки логике.

А через это они подрывают сами собственное неверие, и тем должны оттолкнуть от себя порядочных честных людей, действительно ищущих истины.

Б) Непостижимость не есть небытие

Если предыдущее возражение о "незнании" является поверхностным, то второе, подлежащее нашему рассмотрению, несколько тоньше, хотя по существу является продолжением предыдущего. Доселе говорилось о личном нашем незнании вещей, которые все же могут быть познанными кем-то другими. А теперь нужно рассмотреть тот случай неведения, который ни в коем случае не может быть постигнут умом. Предметы веры нашей являются в последней глубине тайнами, совершенно не подлежащими уму.

Идолопоклонникам "ума" захочется заранее торжествовать над таким нашим утверждением о тайнах веры: мы-де умные люди, потому и не можем принять веру, что у вас там все — тайны. Мы же никаких тайн знать не желаем, а признаем лишь разумное, понятное!

Торжество это — преждевременное и ложное. Но как оно понятно нам, интеллигентам! Я и по своему опыту знаю, как мы, воспитанные в поклонении уму, боялись тайн. Хорошо помню, что верить в неоправданные "господином" умом догматы считалось у нас почти неприличным. И потому, если уж мы не могли чего объяснить, то все же старались делать вид, что-де понимаем. А если уж вынуждены были в конце концов признаваться в непостижимости религиозных тайн, то мы считали это "последним делом", проявлением нашей умственной убогости; и стыдились ее. "Доказывать" какую-либо истину веры текстом Слова Божия нам казалось признаком нашей несчастной безвыходности.

Да и какое же это доказательство?! Ведь умом тут ничего не объясняется, а лишь повторяется тайна веры другими словами — "от Писания". И верно: Писание было лишь свидетельством, а не убеждало доказательством от ума. И у нас образовалась другая боязнь, происходящая от первой: боязнь ума привела нас к "тайнобоязни".

И эта тайнобоязнь, боязнь непостижимости истин, веры, приносила нам огромный вред. И когда я понял ложь этой болезни, то я был этому очень рад, точно разорвал путы на себе. И с той поры я уже не боюсь тайн.