Допущение, которое нельзя опровергнуть – почему оно в силу одного этого должно быть и «истинным»? Это положение, быть может, возмутит логиков, которые считают свои границы – границами вещей: но этому оптимизму логиков я давно уже объявил войну.
536. Все, что просто, есть только продукт воображения, но не истина. Действительное же, истинное – не есть единство и даже не сводимо к единству.
537. Что есть истина? (Inertia; та гипотеза, которая сопровождается удовлетворением; наименьшая трата духовной силы и т. д.).
538. Первое положение. Наиболее легкий способ мышления побеждает более трудный; отсюда догмат: simplex sigillum veri. Dico[147]
: что ясность может служить сколько-нибудь доказательством истины, это полнейшее ребячество.Второе положение. Учение о бытии, о вещи, о всевозможных твердых единствах в сто раз легче, чем учение о становлении, о развитии.
Третье положение. Логика была задумана как облегчение, как средство выражения, а не как истина. Позднее она действовала как истина.
539. Парменид сказал: «Нельзя мыслить того, чего нет»; мы находимся на другом конце и говорим: «То, что может мыслиться, должно быть непременно фикцией».
540. Бывают разные глаза. И сфинкс также имеет глаза, а, следовательно, существует и много «истин»; а следовательно, истины совсем не существует.
541. Надписи на одном современном доме умалишенных:
«Необходимости мысли суть моральные необходимости». Герберт Спенсер.
«Последний пробный камень истинности какого-нибудь положения есть непостижимость его отрицания». Герберт Спенсер.
542. Если характер бытия лжив – что, вообще говоря, возможно – чем была бы тогда истина, вся наша истина? Бессовестной фальсификацией фальшивого? Высшей потенцией лживости?
543. В мире, который по существу ложен, правдивость была бы противоестественной тенденцией: она могла бы иметь смысл лишь как средство к особенной, высшей потенции лживости. Чтобы можно было изобрести мир истинного, сущего, надо было сначала создать человека «правдивого» (включая сюда и то, что он сам считает себя «правдивым»).
Простой, прозрачный, не стоящий в противоречии с самим собою, устойчивый, верный себе, без складки, без передержки, завесы, формы – такой человек создает себе мир бытия, как и «Бога», по своему подобию. Чтобы правдивость была возможна, вся сфера человека должна быть чиста, невелика и достойна уважения; преимущество во всех смыслах должно быть на стороне правдивого. Ложь, коварство, притворство должны возбуждать удивление.
544. Увеличение «притворства» по мере того, как мы поднимаемся по иерархической лестнице существ. В неорганическом мире оно, по-видимому, отсутствует – сила против силы, без всяких прикрас; в органическом начинается хитрость; растения уже мастера в ней. Высшие люди, как Цезарь, Наполеон (слова Стендаля о нем)[148]
; также и высшие расы: итальянцы, греки (Одиссей); многогранная хитрость составляет существо возвышения человека. Проблема актера. Мой дионисовский идеал. Оптика всех органических функций, всех сильнейших жизненных инстинктов; ищущая заблуждения сила во всякой жизни; заблуждение как предпосылка даже мышлению. Прежде «мысли» должен был уже быть «вымысел»; приспособление материала с целью получения тождественных случаев, видимости равенства первоначальнее, чем познание равного.545. Я верю в абсолютное пространство как субстрат силы – эта последняя ограничивает и дает формы. Время вечно. Но не существует ни пространства, ни времени в себе. «Изменения» суть лишь явления (или чувственные процессы для нас); какое бы правильное возвращение их и последовательность мы ни устанавливали, этим еще ничего не обосновывается, кроме именно того факта, что так всегда бывало. Чувство, что post hoc есть propter hoc[149]
, легко может быть истолковано как недоразумение, оно понятно. Но явления не могут быть «причинами»!546. Истолкование какого-либо процесса как действия или как состояния под действием (следовательно, каждое действие есть, в то же время, состояние под действием), приводит к следующему: каждая перемена, каждое изменение предполагает виновника перемены и кого-либо, в ком производится «перемена».
547. Психологическая история понятия «субъект». Тело, вещь, выстраиваемое глазом «целое» побуждают к различению действия и действующего; действующий, причина действия, понимаемая все тоньше и тоньше, дает в конце концов «субъекта».
548. Наша дурная привычка принимать знак, отметку для памяти, сокращенную формулу за сущность, в конце концов за причину, например, говорить о молнии «она сверкает». Или, еще, словечко «я». Некоторого рода перспективу в зрении принимать за причину самого зрения – в этом весь фокус изобретения «субъекта», «я».
549. «Субъект», «объект», «предикат» – эти разделения сделаны раз навсегда и нахлобучиваются теперь как схемы на все так называемые факты. Лежащее в основе ложное наблюдение заключается в том, что я думаю, что я есть тот, кто что-то делает, кто отчего-то страдает, кто что-то «имеет», кто «имеет» некоторое свойство.