Об искусстве

Дальше последовали: «Война», «Смерть и разлука», поразительная по мощности и движению серия «Крестьянской войны», отдельные моменты французской революции, потрясающая аллегория на тему Золя «Растоптанный», знаменитая гравюра «Гретхен» и т. д., вплоть до тех изображений жизни работниц и их детей, до тех рыдающих плакатов, которые посвятила она нашей голодной революции.

Как ни высоко ставлю я графическое искусство наших высоко даровитых друзей Гросса, Дикса и других, я все же скажу нашей молодежи, что в области патетической графики они среди западных художников имеют в лице Кольвиц величайшего учителя.

Пожелаем же еще раз дорогой юбилярше служить нераздельно искусству и рабочему классу как можно больше лет.

ПАРИЖСКИЕ ПИСЬМА

Впервые — «Прожектор», 1928, 23 сент., № 43.

Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 1, с. 351—360.

Во время моего пребывания в Париже мне удалось поставить на прочные рельсы организацию выставки французской живописи (может быть, и скульптуры) в Москве. Значение ее для нас будет весьма велико. Французы обладали и сейчас обладают большой художественной техникой.

Современное французское искусство представляет собой широко раскинувшийся фронт всякого рода направлений. Париж сосредоточил в себе не только множество французских талантов, но и талантов, прибывших со стороны и безраздельно вошедших в ту пеструю и яркую амальгаму, которую мы называем французским искусством.

У французов, конечно, есть чему поучиться, но вместе с тем не надо забывать, что французская живопись — и по стихийным общественным причинам, определяющим ее развитие, и совершенно сознательно, в силу убеждения большинства ее художников (тоже, конечно, являющегося продуктом времени), — в значительнейшей мере лишена содержания. Поэтически, то есть в смысле творчества, образования идей, эмоций, современная французская живопись необычайно скудна, и даже в тех случаях, когда какое–то настроение, какое–то недюжинное чувство шевелится благодаря ей в нашем сознании, оно будится там косвенно, через посредство формальной виртуозности. Все время вам кажется, что перед вами замечательно умелые мастера и ужасно небольшие люди, между тем как истинно великие художники всех времен поражают одновременно и своим мастерством и огромностью своих внутренних переживаний.

Я уже писал об этом, и эти мысли только упрочились во мне при посещении выставки, первый этаж которой заполнен почти весь произведениями Утрилло и второй этаж — последними произведениями Боннара.

Утрилло! Чудак и пьяница. Его нервная система стоит на–границе ненормальности. Если обратить внимание на фигурный стаффаж[316] его многочисленных городских пейзажей, то бросается в глаза какая–то одержимость одним и тем же образом. По улицам ходят женщины с невероятно широкими задами, одетые приблизительно по моде 80–х годов прошлого века, с искусственно или наивно повернутыми к плечу пухлыми мордами и всегда похожие друг на друга до тождества.

Если обратить внимание только на этот фигурный стаффаж, то несомненно можно было бы сказать, что это либо какая–то нарочитая издевка над публикой, либо упражнение начинающего маляра, либо навязчивые фантазии несколько дефективного ребенка. Правда, эти смешные, детские дамы ходят по замечательным улицам Утрилло. И все же однобокость выбора тем снова и снова говорит о своеобразной дефективности этого художника.

В самом деле, Утрилло не пишет ничего другого, как только тихие улицы и переулки города. У меня такое впечатление, что этот человек еще ребенком шел по таким улицам, остро воспринимал все, что к ним относится, видел приблизительно таких женщин и на этом остановилось его духовное развитие. Он как бы остается таким мальчиком одиннадцати лет с неясно возбужденным половым инстинктом и острой наблюдательностью к миру, только начинающему раскрывать перед ним свое зрелище. А дальше, как бы бессознательно, развивалась уже одна сторона — чрезвычайная тонкость ремесла, и все больше изощрялись глаза и руки при застывшем уровне сознания.

Тем не менее Утрилло эволюционирует. Есть Утрилло первой манеры и Утрилло второй манеры.