ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)

Недавно у нас было почти модным утверждать, что привлечение биографического материала к истории литературы (так утверждали профессор Переверзев и его школа) является совершенно излишним, ибо быт отражается в произведениях искусства, как бы минуя личность, или, вернее, авторская личность является как бы ничто не меняющим проводом между бытием, с одной стороны, и художественным его выражением — с другой.

Эта односторонняя точка зрения должна быть отвергнута по меньшей мере с той же резкостью, как и пустой биографизм, либо стремящийся из личного характера автора вывести его творчество, объявляя самый этот личный характер чем–то изначальным, либо роющийся в мелочах жизни художника с особого рода любопытством.

Совершенно отметая такого сорта «биографический метод» — если о нем вообще можно сколько–нибудь серьезно говорить, — мы считаем, однако, что установить социологическое место того или другого произведения искусства гораздо легче в тех случаях, когда мы знаем основные факты жизни автора, когда мы знаем, в каких отношениях реально стоял он к тем или другим классам и группам своего общества, как он был связан с теми или другими экономическими, политическими и культурными явлениями своего времени.

Нынешняя серия памятников художественного быта, источников для социальных биографий отдельных художников, значительно облегчит в этом отношении построение марксистской истории искусства.

Мы начинаем ее с материалов, характеризующих социальную личность Венецианова. Статья А. М. Эфроса «Венецианов в переписке с Милюковы–мн> ближе всего подходит к установке социальной значимости Венецианова как личности.

Венецианов — разночинец по своему происхождению, новоиспеченный мелкий помещик, был сам по себе человеком довольно невзрачным и заурядным в том, что не касается его чисто живописного таланта. Но именно глубокая его связь, с одной стороны, с обывателем, начинавшим создавать для себя какой–то уют (параллельно с проникновением сентиментализма в нашу литературу, например), а с другой стороны, через деревню, с крестьянином, с которым такой мелкий помещик, как Венецианов, должен был жить в ближайшем соседстве и от которого он не мог в сильнейшей степени не зависеть, — толкнули его на путь, на котором он оказался пионером.

До 20–х годов Венецианов является обыденным портретистом академического склада.

В 20–х годах, под влиянием толчка от интерьерпстов Запада, он находит форму для своей влюбленности в уют, в интим, в свет, распространяющийся в комнате и падающий на различные любимые предметы, и первый в русской живописи берет соответственную ноту, с умилением, со вкусом, с радостью перед этой новой, столь лирической, столь тепло затрагивающей его интимные переживания живописью.

Это же теплое и вместе с тем скромное, домашнее искусство перенес он и на своих крестьян. По крайней мере в лучших произведениях Венецианова, где он впервые дал крестьянские фигуры, очевидна прелесть именно этого периода. Чем дальше, тем больше, рядом с развитием романтики, Венецианов начинает искать и в крестьянах чего–то «картинного», и это в значительной мере портит его последующие работы деревенского периода.

После 30–х годов Венецианов теряет свою оригинальность. Этот робкий человек с небольшим характером и не очень широким умом был вновь захлестнут всеобщей модой па эффектное; пышное брюлловское великолепие побудило его писать в холодно–академическом стиле картины, не имеющие почти значения для истории искусства.

Материалы, которые мы в настоящее время печатаем, показывают, как именно, в каком социально–бытовом окружении мог произойти оригинальный венециановский эпизод русского искусства, оставивший после себя значительный след, ибо от Венецианова пошла целая группа интимистов п жанристов — между прочим, интересная провинциальная «Арзамасская школа».

Книга о Венецианове открывает собой серию, в которую входят печатающиеся и подготавливаемые к выпуску в свет «Записки» Челлиии, «Письма» Сильвестра Щедрина, «Жизнеописания художников» Вазари, «Письма» Рубенса, «Дневники и письма» Делакруа и т. д. Среди них венециановский материал сравнительно не самый яркий, но и на нем видно, сколько света может быть пролито на историю искусства методом внимательного изучения социально–экономического положения и бытовой обстановки отдельных художников.

(Предисловие к кн.: Венецианов в письмах художника и воспоминаниях современников. М. — Л., «Academia», 1931) II В серии живых документов, иллюстрирующих ход истории искусств в разные эпохи и в разных странах, издание которой мы осуществляем, знаменитый Джорджо Вазари займет выдающееся место.