Вертинский изъяснялся загадками, но иначе он, видимо, и не умел. «Сюда, сюда, товарищи…» — вдруг заволновался Пахомов и метнулся к неприметному проему, за которым просматривались лестничные ступени…
Это было именно то, что им так не хватало! Здесь не было ответвляющихся коридоров, ничего такого, что могло бы запутать изможденных людей. Только лестница в монолитном теле скалы — сначала винтовая, железная. А потом у строителей, видимо, поменялась технология, и железные ступени сменились каменными, а шахта предельно сузилась. В ней было ровно столько места, чтобы смог подняться человек без груза. Сердце прерывисто билось, он не мог поверить, что очередная попытка завершается успехом! Это «противоестественно»! Обязательно что-нибудь помешает! Либо лестница оборвется, либо выход окажется замурован, либо наверху их будет поджидать когорта «дружелюбно» настроенных парней с автоматами…
Но ничего такого не было! Они поднимались наверх, и возбужденное чутье уверенно сообщало, что засады нет. Подрагивал фонарь в руке, во рту пересохло от волнения. Он забросил автомат за спину, взял фонарь в правую руку. Возникла ровная каменная площадка на вершине лестничного марша, покрытая толстым слоем пыли и каменной крошки. В этом тамбуре, судя по пыли, уже несколько лет никого не было! Дощатая загородка, откуда выломали стол и несколько лавок, — здесь, по-видимому, располагался контрольно-пропускной пункт. Мощная стальная дверь с ржавыми и омертвевшими засовами — слава богу, отомкнутыми! Он навалился плечом на эту дверь — она завыла, протяжно заскрипела, оказывая упорное сопротивление. Кто-то пришел на помощь, кажется, Пахомов, надавил обеими руками. За спиной сопели остальные — они и рады бы помочь, но некуда было втиснуться. Но дверь и без них уже открывалась! Треща, упорствуя, цепляясь за вздутия в поверхности створа. Глеб чуть не задохнулся — в лицо ударил свежий ветер! Он с жадностью глотал безумно вкусный морской воздух, закружилась голова. Царила ночь — судя по всему, она недавно началась. Всходила луна, мириады звезд усыпали небосклон. За дверью громоздился мощный кустарник, под ногами плелись мочала можжевельника. Растительность была везде, загромождала склон и, без сомнения, давно уничтожила ту тропу, которой пользовался пеший персонал объекта, чтобы добраться до места работы…
Он застыл на пороге, с жадностью пожирая глазами распахнувшуюся красоту. Моря не видно, море сзади, да и шут с ним! Выход с объекта располагался на вершине северного склона горы Каурус. Перед глазами плотные заросли, убегающие вниз. Пыштовка где-то справа, отсюда не видно. Впереди — пологий спуск в далекую бездну, за бездной — соседняя гора, чуть ниже ростом, напротив — живописно рассеченная скала в форме латинской буквы «V» — ее «победные» очертания неплохо озаряла взошедшая луна…
— Давайте, выметайтесь. — Он отступил в тамбур, пропуская работников ФСБ. И вдруг почувствовал, как уплывает из руки фонарь. И автомат, еще мгновение назад висевший на плече, уже не отдавливает косточку ключицы. И нож из ножен стремительно удаляется!
— Одеяло убежало, улетела простыня… — как-то беззлобно забубнил Пахомов. — И подушка, как лягушка…
Он сегодня соображал как эстонец в анекдоте! Не мог он поверить, что люди, извлеченные им из столь качественного дерьма, способны на подлость! Кто-то зашел сзади, его толкнули, он не удержался, отлетел к загородке. И только природная ловкость не позволила разбить нос. Он извернулся, ударился спиной о трухлявую дощатую стенку, вознамерился в прыжке подпрыгнуть… И застыл, когда ему в лицо ударили два луча света и два автомата уставились в переносицу…
Он понял, что можно ни о чем не просить — не поможет. Не прокатит последнее желание. Не на ту публику нарвался. Их плачевное физическое состояние никоим образом не соотносилось с решительностью намерений. Изувеченные, искореженные, украшенные разводами из запекшейся крови, они стояли перед ним, расставив ноги, слегка покачивались, смотрели угрюмо, без эмоций. А ведь минуту назад они были совсем другими! Вертинский держал автомат у пояса, а левой рукой задумчиво ковырялся в засохшей царапине, разделившей его суровый чекистский лик на две взаимодополняющие половинки. Пахомов целился, прижав откинутый приклад к плечу — иначе он не мог, поскольку от единственного функционирующего глаза осталось немного. Кулиев нейтрально мурлыкал под нос «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…» и проверял большим пальцем качество заточки «Катрана» — при этом металл издавал звук первой гитарной струны, натянутой по камертону, а «горячий кавказский парень» удовлетворенно похмыкивал.
— Вы не чекисты, — выдохнул Глеб.
— Ошибаетесь, Глеб Андреевич, — вкрадчиво сообщил Вертинский. И Глеб с тоской подумал о том, что он не называл подполковнику своего «имени-отчества». — Мы самые настоящие, или, как сейчас говорят, аутентичные, чекисты. То самое управление, тот самый Центральный аппарат. Просим нас нижайше простить, но дальше вы с нами не пойдете, мы уж сами, хорошо?