Обещай, что никому не скажешь

Миссис Шрусбери похлопала меня по руке и повторила, что знает, как это тяжело. Потом она отвела меня в гостиную, где громко трещал телевизор. Три пожилые женщины с ходунками, стоявшие поблизости, смотрели телевикторину. Старик, сидевший в оранжевом пластиковом кресле, чавкал беззубыми деснами и напевал песенку. Мелодия показалась мне знакомой, но я не могла определить ее; что-то детское и мелодичное.

– Девочка-картошка, девочка-картошка, повоняй немножко, – напевал он.

О, боже. У меня пересохло во рту. Может быть, я ослышалась?

– Что вы сказали? – спросила я и наклонилась так, чтобы оказаться на одном уровне с глазами беззубого старика в запачканной пижаме. Его глаза были блеклыми и водянистыми. От него пахло прокисшим молоком.

– О, это мистер Макензи, – сказала миссис Шрусбери. – Он у нас певец, не так ли, Рон?

– Раз картошка, два картошка, она здесь жила немножко. – Теперь он не пел, а декламировал, и его влажные затуманенные глаза не отрывались от моего лица. – Три картошка, вот и зверь: запирай скорее дверь.

– Рон Макензи? – спросила я. – Вы водили школьный автобус?

Старик лишь ухмыльнулся и пошлепал губами. Струйка слюны стекала по его небритому подбородку.

– Вы водили школьный автобус, правда, Рон? – спросила миссис Шрусбери. – Ну конечно, пока не ушли на покой. Еще вы работали механиком в городском гараже, верно?

– Теперь она придет за тобой, запирай скорее дверь, – произнес Рон, не сводя с меня глаз и демонстрируя широкую беззубую улыбку.

– Вы помните Дел Гризуолд? – Мой голос звучал пискляво и испуганно. – Картофельную Девочку? Она ездила на вашем автобусе.

Я положила руку на его рукав и подавила желание выбить из него ответ.

Он ухмыльнулся и снова капнул слюной.

– Она была мартышкой, – наконец сказал он. – Грязной маленькой мартышкой. Как и ее брат.

– Какой брат? Вы имеете в виду Ника?

– Девочка-картошка, повоняй немножко, – пробормотал он.

Я уставилась на старика, ощущая на лице его жаркое, кислое дыхание.

– «М» – значит мартышка, – прошептал он. – Она была мартышкой.

Жуткая догадка озарила меня под флуоресцентными лампами в гостиной, со смехом телезрителей на заднем плане и с женщиной-землеройкой рядом со мной, наклонившей голову с выражением легкого любопытства на лице. Догадка, такая же тухлая и прогорклая, как и его дыхание.

– Вы сделали Дел букву «М», мистер Макензи? Это вы сделали? – Я с трудом выдавливала слова, заранее страшась ответа. Возможно ли, что я нахожусь лицом к лицу с убийцей Дел, выжившим из ума стариком в засаленной пижаме?

Рон Макензи улыбнулся и стал раскачиваться взад-вперед на стуле, что-то мыча себе под нос. Постепенно мычание перешло в низкий стонущий вой. Старый водитель школьного автобуса завывал как койот, все громче и громче с каждым следующим вдохом. Миссис Шрусбери положила маленькую сморщенную клешню на мою руку, чтобы я отошла в сторону, и сказала, что нам нужно идти, пока он не довел себя до исступления. Мы повернулись, собираясь выйти из комнаты, но тут его завывания прекратились, и он ласково позвал меня слабым, дрожащим голосом.

– Эй, заместитель шерифа! – сказал он. Я замерла на месте. По моей спине пробежал холодок. – Лучше верни этой мартышке то, что ей нужно. Лучше верни ее звезду. Лучше отдай ей звезду-уу!

Я посмотрела на старика, который когда-то работал в НАСА, и увидела темное пятно, расплывающееся у него в промежности. Он смотрел на меня и тихо смеялся, а моча струилась по пластиковому стулу и собиралась в лужицу на кафельном полу в клеточку.

– Я хочу домой, – заявила мать, когда мы присоединились к ней за столом для художественных занятий. – Ты не можешь оставить меня здесь.

Поверь, мы уберемся отсюда так быстро, как только сможем.

Я обернулась и посмотрела в коридор, уверенная в том, что увижу старого Рона Макензи, который преследует меня. Но там была только уборщица в розовой униформе, толкавшая перед собой швабру и пластиковое ведро на колесиках.

– Я не оставлю тебя, мама. Мы уезжаем сейчас же. – Мой голос был таким же слабым, как и мои руки, пока я возилась с завязками ее фартука. Мне понадобилась вся сила воли, чтобы не схватить ее за руку и не выбежать наружу с безумным криком, таща ее за собой.

– Я нарисовала картину, – сообщила моя мать. – Она для Опал.

– Это здорово, мама.

Раз картошка, два картошка, она здесь жила немножко,Три картошка, вот и зверь: запирай скорее дверь.

Кто-то напевал эти слова или они звучали только у меня в голове?

– Я надеялась, что вы останетесь на ланч, – сказала миссис Шрусбери. – Мы могли бы посмотреть некоторые документы.

– Я хочу домой, – повторила моя мать.

– Знаю, мама, я тоже. Пойдем, наденем пальто.

Я извинилась перед женщиной-землеройкой и сказала, что нам нужно уйти, но я позвоню ей попозже, когда мы примем решение.

Я повернулась, чтобы помочь матери надеть пальто, и взглянула на картину. И снова мне пришлось удержаться от крика.