Обещание

...Едет автобус, трясется, летит и гудит(собака свернулась в чужой переноске – и спит),на сиденьях автобуса пять человек, как эмигранты, сидят(пьют просроченный йогурт и призрачный пряник едят).А за быстрыми окнами – только туман да кусты(почему другие кресла – интересно мне – пусты?).– ...Женщины ищут своих мертвых мужчин,а мужья своих жен не ищут, —говорит Гаретовский Н.И., мой покойный учитель живогоанглийского языка.– Для мужчины смерть как прыщик,сковырнешь и все: пока!А для женщин все иначе – им важны воспоминанья,жизнь из них уходит долго – словно пена в мыльной ванне.

Вот и Анна Васильевна в толстом носке(что сидит на переднем сиденье и так некрасива),ты всю жизнь провела в ерунде, в молоке,а ведь тоже, наверно, считала, что была безответно любима?– Да, – отвечает Анна Васильевна, —женщины ищут своих мужей, а мужчины своих мертвыхжен не ищут,ищут других – живых, помоложе.Бедная, тетя Нюра, в каком ты прекрасном платьесмотришь с своей фотографии на ту, что лежитв прихожей —старую, в темном халате, в упомянутых глупых носках(но с такой же нежной сердцевинкой,как и тридцать лет назад).Помнишь, Коля, эти ноги?Как рукой их раздвигал?

Как капризничал с резинкой,Как расстегивал ширинку?(...много-много лет назад)Больше, Нюра, не хотят.Ведь закончились притирки,и закончились придирки:разлюбил и расхотел...А умерший мальчик, каких-то неполных семнадцати лет,несущий на заднем сиденье тяжелый цветочный бред,говорит непонятно кому (и уж лучше бы мальчик – пел):– О эта тяжесть мужского тела, напруженная ключица,синяя жилка бьется, то ли ящер он, то ли куница,(прижми его крепче, Нюра, он щас улетит, как птица).Не удержала, дура: вот он вырвался – и улетел.

...Но если вдруг они все замолчати перестанут плакаться, как дети,они почувствуют, что через них сейчас(как через нас, живых, пять-шесть секунд назад)проходит розовый и серый ветер.И серый ветер – всех печальней нам,а розовый – счастливей, чем мы знали.И в этом больше одиночества, чем там:когда нас не любили и бросали.– Это очень легко проверить, – говорит Гаретовский, глядя в автобусное стекло, —когда при жизни провожаешь из дома человека на поезд,и вдруг понимаешь, что завтра не будет завтра,и вдруг понимаешь, что прежним он уже никогдане придет, —

вот тогда на тебя накатывает такая печаль и такаянежность, что хочется плакать,и гладить его по макушке, и повторять: «Идиот, идиот...»(оскорблять людей, когда любишь, – особая доблесть:через грубость и нежность – жизнь через нас поет).– Это очень легко проверить, – говорит Анна Васильевнав одиноком носке,я любила тебя, я купала тебя в молоке,я стирала тебе портки, я вдыхала твою рубаху,и теперь – даже после смерти – я твоею рубахой пахну.– Это очень легко проверить, – говорю я самымпростым из всех своих голосов, самым простым на свете:– Если где он и был, этот дом, превратившийся в дым,то он был только там, где сквозь сердце мое проходил,через бывшее сердце мое – серый ветер и розовый ветер.