Обещания богов

Выложив одним духом первую порцию объяснений, Бивен замолчал. Он мог бы заодно рассказать, чего навидался, проехав всю Украину или вообще за последние годы, но зачем? Он не знал, что пережили Минна и Симон, но был уверен, что они тоже хлебнули лиха.

Этим вечером он предложил сделать остановку в подлеске и передохнуть. Они отказались: лучше уж ехать всю ночь, сменяя друг друга (им оставалось еще четыреста километров, а учитывая снег, по-прежнему сильно замедлявший их продвижение, и целые сутки).

Радуясь их решимости, он предпочел остаться за рулем, а пока поделиться сведениями касательно пункта их назначения.

— В Ченстохове все поставлено под строгий контроль: инфицирование, боль, смерть… Именно там проверяют эффективность газовых камер. Они оборудованы односторонними зеркалами без амальгамы, чтобы хронометрировать агонию заключенных.

Бивен, не отрывая глаз от дороги (которая сводилась к двум черным колеям, проложенным в сугробах), говорил монотонным голосом. В конечном счете он предпочел ничего от них не скрывать, чтобы они были готовы к тому, что их ждет. Второго шанса у них не будет.

— Этот лагерь кичится тем, что является исследовательской лабораторией. Для очень особых исследований. Они прививают болезни здоровым людям, набирают побольше заключенных, чтобы наблюдать за результатом различных методов лечения или просто отслеживать состояние ран. Некоторые опыты проводятся с токсичными материалами, например нефтяными продуктами, которые наносят на кожу подопытных или впрыскивают им в органы. Мне рассказывали также об ожогах фосфором, экспериментах с поглощением морской воды или с сопротивлением холоду… после таких экспериментов не выживает никто. Еще теплые тела немедленно вскрывают, расчленяют, препарируют, потом отправляют на медицинские факультеты или в секретный музей рейха, собирающий скелеты. Когда новых тел не хватает, узников умерщвляют уколом фенола в сердце. Для Менгерхаузена подобные резервы человеческого материала — уникальная удача. Наука должна быть свободна от всякой морали и, разумеется, от тени жалости.

Бивен говорил так, проверяя самого себя. Он изображал крутого парня, но никогда не бывал в лагере уничтожения и совершенно не представлял, как на это отреагирует.

В понедельник, 30 ноября, около четырех дня они добрались до окрестностей Ченстоховы. Насколько Бивен знал, это был город-святилище, где хранилась Черная Мадонна[188], и обычно туда стекалось огромное количество паломников. Но ныне молиться было поздновато, все силы Польши уходили на то, чтобы выжить…

Они не стали въезжать в район жилых застроек, выяснили направление и скоро оказались на дороге, покрытой грязью и лужами. Наступала ночь, и у подножия белого холма можно было различить лишь стоящие аккуратными рядами одноэтажные здания, словно черные гренки, впитавшие в себя тяжелые хлопья сумерек.

— Говорить буду я, — просто предупредил Бивен.

148

Ни нацистского флага, ни черепа. Никаких особых знаков. Однако вблизи лагерь смерти олицетворял мрачную мощь. За оградой из колючей проволоки под током, высотой в три метра и со сторожевыми вышками, откуда торчали дула пулеметов, видны были три десятка кирпичных зданий — Бивен говорил о небольшом лагере, и Минна задумалась, что же представляют собой другие, — выстроенных друг за другом двумя параллельными рядами. Похоже было на обувную фабрику или молокозавод — нечто, не требующее ни гигантских машин, ни просторных хранилищ.

Бивен вышел из машины и заговорил с часовыми на сторожевом посту. Слова взлетали над их головами облачками пара. Минна оглядела размеченную высокими фонарями ограду, поднимавшуюся по склону и исчезавшую в ночи. Она напоминала новогоднюю гирлянду, нечто праздничное, волшебное. Минна чувствовала, что теряет рассудок.

Теперь Бивен предъявлял свои бумаги — разумеется, фальшивые, которые он сфабриковал перед отъездом, — и солдаты согласно кивали. В определенном смысле все бумаги, изготовленные Бивеном, были подлинными, поскольку подлинным был он сам.

Ворота открылись, караульные расступились. «Фольксваген-82» вполз внутрь заснеженного лагеря. Центральный проход был расчищен, и они проехали несколько сот метров, не обменявшись ни словом. Дорога напоминала длинную черную трещину в замерзшем озере.

Вокруг все было пустынно. Ни одной живой души в красно-белом городке, за исключением охранников, которые вышагивали с винтовками на плече, придерживая пыхтящих овчарок.

С нездоровым интересом Минна смотрела во все глаза, пытаясь разглядеть заключенных, а может, и мертвецов. Она испытывала физическое ощущение, что проникает в самое сердце зла, и не желала упустить ни грана. Но вокруг царило сонное затишье.

Бивен снова вышел, чтобы задать вопрос часовому. Стоящий напротив него солдат казался осыпанным ртутной пылью, словно ее частицы покрывала хрустальная оболочка.