Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом?

Или взять общественных насекомых, которые демонстрируют сложнейшие формы поведения. Они строят «дома», выращивают грибные сады, владеют рабами, сообща добывают пищу и держат оборону от врагов. Пчелы, как считал Карл фон Фриш, обладают особым «языком», на котором сообщают друг другу о местоположении цветов. Неудивительно, что в муравьях и пчелах натуралисты издревле видели миниатюрную копию человеческого общества. Но при этом их жизненный мир радикально отличается от нашего. Основными носителями значения там выступают феромоны, а прочие стимулы порой полностью игнорируются. Например, феромоном царицы медоносных пчел служит кетодеценовая кислота. Если обработать ей любой небольшой предмет вроде щепочки или кусочка губки, то пчелы образуют вокруг него свиту и будут обращаться с этим муляжом как с настоящей царицей. Кто знает, может быть, и окружающие нас вещи можно подменить так, что мы этого не заметим? Трава нам будет казаться травой, камни – камнями, по сути представляя нечто отличное от того, с чем мы под видом травы и камней сталкивались прежде?

Еще пример – муравьи выносят из муравейника всех умерших собратьев, причем признаком смерти у них считается появление на кутикуле жирных кислот с длинными углеродными цепями. Когда присутствует этот носитель значения, все прочие уже не принимаются во внимание. Поэтому, если смазать живого муравья длинноцепочечными жирными кислотами, то остальные муравьи будут вытаскивать его из гнезда, совершенно не беспокоясь, что их собрат подает признаки жизни. И так будет повторяться раз за разом, пока запах не выветрится. Как это абсурдно – живое принять за мертвое. Но разве не может оказаться в этой ситуации любое другое существо? Разве нельзя представить, что реальность осталась почти что прежней, а ее образ в нашем сознании радикально поменялся?

Наш жизненный мир, безусловно, несколько шире, чем у клещей и муравьев, но не находится ли он в таком же отношении ко всеобщей реальности? В этом отдавал отчет Конрад Лоренц, выдающийся зоопсихолог и лауреат Нобелевской премии. Он отмечал, что наш образ действительности «грубым утилитарным образом упрощен: у нас развились „органы“ лишь для тех сторон Сущего-в-себе, какие важно было принимать в расчет для сохранения вида… Мы должны допустить, что Сущее-в-себе имеет и множество других сторон… но для нас эти стороны не имеют жизненного значения»[212]

.

К каким бы выводам пришли общественные насекомые относительно устройства мира, если бы обладали навыком систематического мышления? Скажем, слетевшись в дом на запах варенья, смогли бы осы понять, что имеют дело с продуктами деятельности разумной личности, а не просто с набором каменных поверхностей и источником глюкозы? Или как спинозовский червь мог бы убедиться в разумности человека, в чьем кровеносном русле он живет? Может быть, нечто похожее происходит и с нами – даже периодически сталкиваясь с проявлениями активности Бога, мы органически неспособны увидеть за ними нечто большее, нежели простую случайность?

Пусть даже человеческий мозг способен постигать весьма абстрактные вещи, это не повод думать, что жизненный мир «вчерашних обезьян» может включать в себя хотя бы намеки на существование Бога и рая. Например, наши предки должны были обладать хотя бы зачаточным представлением о гравитации, чтобы не свалиться с ветки. Поэтому научному познанию человека оказались доступны объекты, относящиеся к этому носителю значения, вроде гипотетической темной материи. Если представить, что темная материя, на которую приходится чуть ли не четверть всей массы-энергии Вселенной, вдобавок к своей неспособности взаимодействовать с квантами света не участвовала бы и в гравитационном взаимодействии, мы бы никогда не узнали о ее существовании, даже будучи окружены ею со всех сторон. Но что мешает нам допустить, что с Богом и прочими богооткровенными реалиями дело ровно так и обстоит?

У нас есть все основания думать, что помимо порядка вещей, доступного нашему познанию, существует более или менее обширная реальность, скрытая от нас своеобразным занавесом неведения. Поскольку даже среди довольно узкого круга известных нам вещей встречаются разумные целенаправленно действующие личности, коими являемся мы сами, то было бы странно утверждать, что таких личностей не может быть и по ту сторону занавеса неведения. Если к их числу относится как минимум одна личность, желающая сообщить нам нечто об этой неизвестной реальности и обладающая соответствующими возможностями, то мы имели бы полное право ожидать, что она внушит нам некоторые убеждения относительно «вещей невидимых» (Евр. 11: 1). И действительно, мы находим немало людей с такими убеждениями, причем большая часть из них руководствуется в своей вере Библией.