Обитель

Иной раз такими мыслями Артём себя удивительным образом взбадривал, но тут получилось едва ли не наоборот: его вдруг снова затошнило, руки потеряли крепость, сапоги не лезли, и не лезли, и не лезли – это был смех и позор какой-то…

Артём встал – носок так и не пробрался вовнутрь, несколько шагов он прошёл, как хромой конь.

– Натяни сапог-то, – сказал красноармеец равнодушно. – Нет, что ли, другой обувки-то?

– Нет, – ответил Артём, сам едва услышав свой голос.

…Дорога была в ИСО.

На втором этаже встретил Бурцева – тот быстро спускался вниз, под мышкой папка с бумагами, дорогу не уступил – пришлось посторониться и красноармейцу, и Артёму: так и прошелестела эта сволочь мимо, даже не кивнув, как и не были знакомы никогда.

На третьем во всё том же кабинете ждала Галина, с поджатыми губами, с ледяным взглядом… но пахнущая духами.

Кивнула ему на табуретку.

Артём сел.

Фотография Эйхманиса под стеклом был перевёрнута лицом вверх, с удивлением заметил он.

“Зря она ему рога не пририсовала”, – подумал Артём из своего душного душевного подземелья.

Галина придвинулась ближе к столу, в упор – так что объёмная грудь её тяжело застыла ровно над столом.

– Если ты, – сказала Галина одними губами, – скажешь хоть слово – проживёшь ровно столько, сколько нужно, чтоб довести тебя под размах. Никакого карцера не жди – по тебе донесений как раз на три расстрела. Тебе хватит одной пули.

Артём поднял глаза на Галину и кивнул.

Она тоже кивнула: хорошо.

– Никому ещё не похвастался? – чуть громче спросила она. – О чём вчера шептался с Василием Петровичем своим во дворе?

Артём проглотил слюну, не зная, что сказать.

– О другом, – выдавил он.

Галина недолго разглядывала Артёма.

– Так как ты у нас остался без работы, – сказала она, вернувшись к бумаге на своём столе, – пришлось… оформить тебе новую должность… С сегодняшнего дня Артём Горяинов направляется… сторожем в Йодпром. Ваш сосед Осип Троянский там работает, так что… теперь поработаете вместе. Придёте – вам всё там покажут… На таких должностях у нас обычно духовенство трудится в поте лица… Вот будете как попович.

Некоторое время они сидели молча.

Галина постукивала карандашом по столу.

На щеках её выступил румянец, заметил Артём.

Выражение глаз её с ледяного понемногу сменилось на чуть более живое – словно бы она задумала какое-то озорное девичье дело.

– Спасибо, – сказал Артём тихо и внятно.

– Ага, – сказала Галина беззаботным голосом, каким, наверное, разговаривают барышни на Арбате.

…Вниз по лестнице Артём почти бежал – как в гимназии несказанно много лет назад.

“Живой, живой, живой, – повторял он. – Я живой. Я такой живой. Я не хочу быть богочеловек. Я хочу быть живая сирота. Без креста и без хвоста… Да!”

Некоторое время он метался по келье – как влюблённый перед свиданием. Впрочем, собирать ему всё равно было почти нечего: паёк, как участник спартакиады, он уже не получал, вещи у него остались только тёплые, зимние – а погода ещё нежилась, отекала солнечно в преддверии августа.

“…И что же мне теперь, голодным быть?” – встрепенулся Артём, благополучно забыв, что, если б ему полчаса назад сказали бы: кормить тебя не будем вовсе, зато не расстреляем – он был бы согласен, благодарен и безмерно счастлив.

Есть очень хотелось. У него под лежанкой, помнил Артём, были овощи, хоть и много – а хотелось чего-нибудь вроде мяса большим куском.

Не раздумывая, он выдвинул ящик из-под кровати Осипа.

Осип был богат: похоже, только что получил посылку. Сушёные вишни и черешни. Варенные в сахаре груши. Макароны в марлевом мешочке. Рис, гречка, горох. Горчица, сало. Орехи… Хлеб.

“Только несколько вишен и горсть черешен…” – рассудительно решил Артём и тут же набил полный рот.

“И сала… – разрешил себе, – один кусочек”.

Благо оно было нарезано и недоедено.

“Наверное, матушка, так и прислала ему – нарезанным – сало, – догадался Артём. – А то сам Осип так и грыз бы его, пока челюсти не вывернул”.

Одним кусочком не обошлось, и тремя бы не обошлось тоже, если б Артём не скомандовал себе: всё, пора, пора, уходи. Всё-таки сушёные вишни и сало – это чудесная штука.

“Как вернусь домой – только этим и буду питаться”, – решил Артём.

…До Йодпрома было два километра сосновым лесом.

Артём знал эту дорогу, да она и нехитрая была – из кремля на север, мимо тишайшего, как Алексей Михайлович, озера по гранитной набережной, через пути узкоколейки, – спустя несколько минут работающих кто где лагерников и конвойных совсем не будет видно, – потому что дальше прямо, прямо, прямо, лес слева, лес справа, очень спокойно, почти беззвучно, только если прислушаться – услышишь ручей, текущий в Святое озеро.

“Не по плису, не по бархату хожу… а хожу-хожу по острому ножу…” – тихо напевал Артём по дороге. Ему казалось, что это очень весёлая песня.

“…Если б я умел размышлять, – думал Артём, – я стал бы как Мезерницкий: я был бы уверен сразу во всём, особенно в самом неприятном, – и эта уверенность не огорчала бы меня…”