Обитель

Еве снился черный ворон. Кружил черный ворон над землей, не садился на нее никогда, потому что был в душе бесатый, а значит, не мог по Божеской земле ходить. И часто летал ворон над одним горящим двором. В горящем дворе жил горящий царь – большой, бородатый, а борода дымится, стреляет искрами. И все тело у царя горело изнутри – из пор в его коже огонь выбивался струйками, сжигал все, к чему царь прикасался. Такая же у царя и жена была, царица, и такие же были дочери и сыновья, царевны и царевичи. Горели во дворе коровы, роняли вместо молока пар, взбивали расплавленными копытами обожженную землю, черную, и везде висела гарь, и лица у царевен от гари были черные, страшные. Много лет горел двор, много лет жил горящий царь, а над двором кружил ворон, все высматривал горящих людей, насмехался, ронял на них ядовитые слюни. И однажды, заметив старшего царевича, который ползал по земле на карачках, слетел совсем низко, чтобы царевича в обгоревшую спину клюнуть. Царевич только этого и ждал. Он давно приметил ворона, давно к нему приглядывался. Изловчился, схватил за пернатое горло, стал выкручивать. Ворон взмыл вверх, утащил царевича за собой, ободрал когтями. А царевич не сдавался, сумел оседлать ворона. Тот присмирел, спросил:

– Куда полетишь, царевич?

– К земле лети. – Царевич указал на любимую свою сестру, сдавил бока ворона сапогами. Тот послушался, камнем упал во двор, у самой земли только крылья расправил. Царевич сестру свою, царевну, схватил и снова за горло ворона вверх, в небо потянул.

Снова спросил ворон:

– Куда полетишь, царевич?

Ворону больно, жгут его горящие царевич с царевной, дымятся его перья, бока провариваются.

– К церкви лети. – Царевич указал за лес, где в селе стояла церквушка, на куполе у которой торчал большой золотой крест. Ворон послушался, на крест голову повернул. Когда уже до креста рукой достать было, царевич руку вытянул, схватил крест, сорвал. Тот – чудо – не оплавился, не загорелся. Наоборот, на ощупь совсем холодный.

В третий раз спросил ворон:

– Куда полетишь, царевич?

– К морю лети. – Царевич ворона по бокам сапогами ударил, так что искры выбил. Ворону уже совсем тяжело лететь, перья сгорели, от крыльев одни кости остались, и те пеплом рассыпаются. Еле-еле дотянул до моря, а царевич спину ему крестом пробил, вышиб уголек сердца, и ворон сразу в море упал, а с ним и царевич с царевной. Царевна забарахталась, стала воду глотать. Царевич ее за руку схватил, на берег вытащил. Посмотрел, а царевна и не горит уже. Соленая морская вода из нее огонь вымыла. И сам тоже совсем без искр, без огня в теле. Обрадовался царевич, схватил царевну на руки, закружил.

Ева вдруг поняла, что ее и саму кружит. Открыла глаза и поняла, что уже не в машине лежит, а муж ее на руках несет к какому-то огромному дому. Ева попробовала до конца глаза открыть, но затылок слишком сильно в сон тянуло. Снова провалилась к царевне, царевичу и черному ворону.

Малая в машине сразу заснула, да и Адриана как-то клонило туда же, а спать было никак нельзя. На ночной дороге, в мороз надо было следить в оба. И так, выехав из-за поворота, чуть не врезался во встречную машину. Ничего не разглядел, но и так было ясно. Кто в ночь в Обитель поедет – только братья или полицейские. Братьям, пока Юлик не вернется, в Обитель ездить не полагалось. Значит, полицейские. Адриан еще чуть проехал на той же скорости, а потом вдавил педаль в пол, понесся так, что, если бы верил в Бога, молился бы не переставая. В Бога Адриан уже давно не верил, поэтому только скрипел зубами да тер свободной рукой ногу, чтобы не дай бог не свело.

Раз полицейские уже сейчас найдут трупы, значит, в городе будет сложнее. Не нужно в него заезжать, там план «Перехват» будет. Или наоборот. Лучше было в городе затеряться. На ночных дорогах одинокая машина сразу заметна. Понял, что сейчас решить не сможет. Нужно было еще ехать и ехать, решить уже на съезде с трассы. А сначала хотя бы до самой трассы выбраться, там вести машину будет проще. Адриан покачал головой, снова пожалел о том, что не просил старшего брата научить, как с болью справляться. А все потому, что матушка про Дмитрия всегда говорила: дар у него от Бога. Такому не учатся.