Обитель духа

Краем глаза он уловил движение внутри портика, ведущего из женских гостевых покоев. Там скользнула неясная, закутанная в сиреневые шелка тень, и господин Той улыбнулся: конечно, это его племянница ожидает дозволения с ним поздороваться. Он благодушно кивнул ей, и через несколько минут видение в сиреневом шелке материализовалось – госпожа И-Лэнь, пользуясь трауром и закрыв лицо, шла к нему через двор. Чуть позади, также закутанная, следовала фигурка поменьше, в бледно-желтых одеждах, – должно быть, старшая дочь Фэня.

«До чего же хороши женщины Яншао!» – подумал он, глядя, как племянница с нескрываемой грацией исполняет сложный придворный поклон, а ее дочь, будто уменьшенное отражение в зеркале, повторяет ее движения с не меньшим изяществом. Он увидел восхищение в глазах своих сыновей, и оттенок ревности на лицах невесток: никто из них кроме Ю-тэ и управляющего, самых доверенных лиц, не знал, что за гостья прибыла под их кров.

– Благодарю вас за великодушие, да пребудет с вами милость Иань и Великой Девятки, – очень тихо, но отчетливо сказала И-Лэнь, низко склонившись перед ним. Сквозь сиреневую вуаль он увидел ее расширенные, настороженные глаза.

– Потом. Позже. Я пошлю за тобой, – тоже очень тихо проговорил Первый Министр, маскируя серьезность сказанного за благодушной улыбкой.

Она не будет присутствовать на ужине в его честь, подумал он. Слишком много разговоров ему ни к чему.

Господин Той не заметил, что рядом с его домом валяется в пыли самого что ни на есть затрапезного вида пьянчуга – один глаз подбит, рожа синюшная, на голове тюрбан из тряпья и грязен неимоверно. Едва повозка миновала его, как пьянчуга зашевелился и предпринял попытку подняться на ноги. С третьего разу ему это удалось, и пьянчуга, опираясь о глинобитную стену соседнего дома, побрел в противоположную сторону, и – о чудо! – шаг его на глазах становился все ровнее, плечи распрямлялись. Отойдя пару чи, пьянчуга сорвал с головы тряпье и протер им лицо. Огромный лиловый синяк и разбитая в кровь рожа исчезли без следа. Скинув тряпье в ближайшую канаву, человек ускорил шаги. Правда, не тут-то было. Узкую улочку практически загородил огромный воз с бочками, запряженный на редкость неповоротливым волом. Возница в ярости нахлестывал тупое животное и ругался при этом столь цветисто, что вокруг собралась целая толпа, из которой кто-то пытался дать деревенскому неумехе дельный совет, а кто-то откровенно гоготал. Понимая, что попытка пробиться мимо ошалелого, вспененного животного, которое в любой момент может прянуть в любую сторону, невозможно, путник замедлил ход и остановился, прислонясь к стене со скучающим и презрительным видом.

Наконец, вол внял увещеваниям возницы, развернулся в нужную сторону и тяжело потопал вверх. Возница кривлялся, благодарно принимая шутовски восторженное восхищение случайной публики, стягивал с головы свою нелепую шапчонку и во все стороны раскладывал самые что ни на есть императорские поклоны, какими кланяются высшие чиновники на официальных церемониях. И делал это до того потешно, что вся толпа, не сговариваясь, до самого угла провожала невесть откуда взявшегося фигляра. Когда повозка скрылась за углом, еще улыбающиеся горожане потекли по своим делам. Только через какое-то время кто-то обратил внимание на прислонившегося к стене человека. Человек стоял и улыбался, глядя вперед невидящими глазами. Позже, на вскрытии, штатный хирург евнуха Цао обнаружит в его плече небольшой шип, смазанный мгновенно действующим ядом.

Теперь толпа собралась вокруг него. То, что человек был мертв, не вызывало сомнений. Вызывало сомнения, во-первых, как он сюда попал (в этом квартале его никто никогда не видел), и, во-вторых, почему он продолжает стоять, в то время как все уважающие себя мертвецы должны непременно валиться. Пожалуй, окажись здесь случайно высокообразованный лекарь, он мог бы объяснить, что данный вид яда, добываемый из ядовитого мешочка самки шерстистого паука, приводит к одеревенению конечностей, сходному с трупным окоченением, но никаких лекарей поблизости не наблюдалось. Невесть откуда взявшиеся мальчишки откровенно глазели на мертвяка, пока самый бойкий из них не ткнул неподвижное тело.

– Уй, да он твердый! – завопил храбрец, награжденный восхищенный взглядами.

– Не знаем мы его, – рассудительно заметила служанка госпожи Огэй, в этот день спешившая с рынка и ставшая свидетельницей случившегося. – Надо сообщить табэю квартала.

– И крови не видно, – недоверчиво протянул кто-то из прохожих. – Может, он это… от удара помер.

– От удара не становятся твердыми, как доска, – возразила ему служанка госпожи Огэй. Она была уже женщиной в возрасте и обо всем имела свое непререкаемое суждение. В данном случае на ее пути встретилось что-то непонятное, и это ее озадачивало.