Обитель зла

Был один из первых прекрасных весенних дней. Небо было необычайно синим, но воздух пока оставался пронзительно холодным. Только на солнце было приятно и тепло. Со времени несчастья с Эди восемь лет назад Сара не могла вспомнить ни одного дня без забот. Но прекрасная погода этого утра дала ей возможность вздохнуть свободно и глубоко.

Они поехали по лесной дороге в направлении Дуддовы. Приблизительно через два километра дорога раздвоилась, и они свернули налево. Дорога была ухабистая, и Сара заметила, что у Энцо болит спина. Он в последнее время все чаще жаловался на позвоночник. За заброшенным домом с заложенными кирпичами окнами дорога стала просто ужасной. Она превратилась в сплошную грязь, и хотя Энцо ехал очень медленно, ему с трудом удавалось удерживать джип. Несколько раз казалось, что машина вот-вот перевернется.

– Наверное, следовало подождать с поездкой, пока погода установится и дорога станет чуть суше, – осторожно заметила Сара, которая боялась каждого поворота.

– Возможно, – односложно ответил Энцо и сосредоточился на управлении болтающейся из стороны в сторону машиной.

Приблизительно через пятьсот метров начался подъем, уже довольно хорошо подсохший, и Сара успокоилась. В конце подъема им пришлось повернуть направо так резко, что Энцо был вынужден несколько раз подавать машину вперед и назад, чтобы вписаться в поворот. Дорога, на которую они выехали, почти полностью заросла кустарником и была очень узкой. Ветки и сучья бились в окна, застревали под стеклоочистителями, на дороге лежали камни и стволы деревьев, которые Энцо, громко ругаясь, распиливал бензопилой и оттаскивал в сторону.

– Похоже, здесь уже много лет никто не ездил, – заметила Сара тихо.

Неожиданно дорога, уткнувшись в заросли, закончилась. Энцо остановил машину.

– Дальше придется пройтись пешком.

– Скажи наконец, куда мы вообще идем!

– Сейчас увидишь.

Эта была трудная работа – пробираться через лес, где не было ни дороги, ни даже тропинки, по которой можно было пройти. Но Энцо прекрасно ориентировался среди старых деревьев, заросших каменных террас и кустарника, который разросся там, где раньше была дорога. Время от времени он расчищал тропу своей penata [59].

Через десять минут, совершенно неожиданно, в чаще леса показалась крыша дома.

– Мадонна! – воскликнула Сара. – Это еще что такое?

Энцо молчал, пока они не подошли поближе.

– Вот он, – сказал он. – Это мой дом. Здесь я когда-то жил. С первой женой.

Сара недоверчиво посмотрела на него.

– Почему ты никогда ничего об этом не рассказывал? Я почти десять лет живу здесь, но никогда не слышала об этом доме. Ни Тереза, ни Романо ничего мне не говорили.

– Я хотел, чтобы его забыли. Я хотел, чтобы никто больше не помнил о нем. Его просто не должно было существовать.

Он вытащил из кармана брюк ключ и открыл дверь. Застоявшийся сырой воздух ударил им в лицо.

– Я сам много лет не был здесь, – сказал Энцо извиняющимся тоном.

Он открыл затянутые паутиной ставни кухни. Через дверь и окно попадало достаточно света, чтобы рассмотреть все, что было в маленькой кухне: старую печку с бронзовыми ручками, которую нужно было топить дровами, каменную раковину для посуды, старый кухонный шкаф со стеклянными дверцами и, как нечто особенное, часть скалы, блестевшую от влаги и образующую заднюю стену дома.

Сара не спеша осмотрела дом. Маленькая спальня с крепкой деревянной кроватью, которую смастерил сам Энцо, гостиная с грубо сколоченным деревянным столом и небольшая комната с разрисованными цветочками эмалированной раковиной и каменной ванной.

Сара осмотрела все помещения, а потом остановилась возле окна и выглянула наружу. Лес. Целое море зелени. Деревья стояли так тесно, что солнце почти не попадало в дом.

– Это дом ведьмы, Энцо.

Энцо вздрогнул.

– Прекрасный дом ведьмы. Просто потрясающий! Почему он стоит закрытый? Ты же мог его продать. Так жалко, когда такой дом пустует. Он разрушится, исчезнет, и природа заберет его себе.

– Это для тебя, Сара. Я дарю его тебе.

Сара в изумлении уставилась на него. Ее бросило в жар, и она просто не знала, как себя вести.

– Я не понимаю… – неуверенно пробормотала она.

– В Монтефиере у тебя нет места, чтобы рисовать, и там довольно беспокойно. Ты можешь уединяться в этом доме. Здесь есть все, что нужно.

То, что сказал Энцо, было правдой. После несчастья с Эди и депрессию, и чувство вины она старалась перебороть, рисуя картины. С тех пор она рисовала для Эди, в основном кроликов. Он бурно радовался картинкам, не мог насмотреться на них, и к Саре частично вернулась уверенность в себе. Наконец-то появилось занятие, доставлявшее ей удовольствие и заполнявшее ее жизнь. Она поставила мольберт перед окном спальни. Это место было, конечно, далеко не самым подходящим. В комнате царил беспорядок, как в студии художника, а вечером, когда они ложились спать, в ней пахло краской, терпентином и нитрорастворителем. Но для нее, по крайней мере, это был какой-то просвет и отдушина.

Энцо был совершенно прав: для занятий рисованием этот дом был настоящим раем.

– Что-то ты ничего не говоришь.