Облачный путь

Насколько ее свободолюбие уважали в школе, настолько его пытались убить в семье. Гнет тотального контроля был невыносим – над каждым ее шагом, каждым словом. Если бы это было возможно, то и мысли неугодные вырезались бы как кинопленка. Отчет во всем: что читала, с кем дружила, куда ходила. Куда – погулять – к однокласснице? Через час должна быть дома! Просроченное в играх время оборачивалось в преступную «безалаберность» и «бессовестность», подружек называли «свистушками» и «проститутками» (нередко и в свой адрес эти слова она слышала). Задержалась в пионерской комнате или библиотеке – «где шлялась?» Она завидовала своим ровесникам, их кружкам, секциям, музыкальным школам и художественным студиям. Зачем тебе это? Сами чему хочешь научим. А рисуешь ты и так хорошо. А на музыку у тебя нет таланта. А летние пионерские лагеря – «это же рассадники разврата».

Как же было обидно, когда ее классу организовали поездку на каникулы в Ленинград (в последний год, когда он так назывался), которая потом бурно обсуждалась всеми, кроме нее. А ей «нельзя». Без объяснения причин. «Успеешь еще, наездишься за свою жизнь». Тогда ей казалось это невозможным. Чувство обиды на такую несправедливость не покидало ее.

Она всегда просто должна была быть «хорошей», но никакой награды или даже обычной похвалы за это не получала. На окончание школы с серебряной медалью получила в подарок серебряное колечко со словами: «А вот была бы золотая медаль, получила бы золотое». Как упрек.

Она устала слушать и обвинения в несуществующей лжи. С тех пор именно ее она считала главным человеческим пороком – и самым унизительным для себя, потому не прощала ее другим. Всю свою жизнь врать и не умела (кроме как о «большой собаке» в далеком детстве). Ей казалось, что лицо, глаза, интонация голоса просто прокричат окружающим, что это неправда.

Она была другая.

Часто у музыкантов дети – певцы, у режиссеров – актеры, у писателей – поэты… А она сама себя воспитала в любви к музыке, литературе, искусству. Вернее, ее научили этому книги и умение глубоко переживать и переосмысливать как прочитанное, так и происходящее вокруг. Никто и никогда не водил ее в музеи, театры и художественные галереи, считая все это бесполезной вещью, ненужной в жизни. Не считали необходимым тратить деньги на редкие книги. Хочешь читать – иди в библиотеку. Хочешь искусства – включи телевизор. Хочешь музыку – купили магнитофон, записывай и слушай. А классика только на виниловых пластинках. Нашла кассету с «Временами года» Вивальди – посчитали это «странной блажью».

Она собирала в картонную папку вырезки из журналов с репродукциями известных картин, биографиями знаменитых людей и туда же – яркие картинки далеких стран, особенно сказочной Индии. Как она плакала, когда отец разорвал часть ее сокровищ, рассердившись, что вовремя не сделала то, что он поручил, засидевшись за своей коллекцией. А журналы с изображениями обнаженной натуры тщательно прятались. Это «разврат», а не искусство!

Так хотелось доверить бумаге развороты своей души! Но знала, что личного в доме ничего нет. Родители считали себя вправе знать, что лежит в ее сумке или ящике, читать письма и тетради. И вправе чаще всего осуждать. Сочиняла стихи. Никто и никогда их не видел и не слышал, потому что жили они только в ее голове.

Нет, родители не были злыми людьми. И, конечно, они ее любили. Но считали, что мир вокруг враждебен, а жить – это больше выживать. Дом – это крепость, которая их защищает, и лучше, если он будет с решетками.

Если бы они понимали, какой вулкан горел в ее душе! Как хотелось свободы в чувствах, мыслях и словах! Но находила силы себя сдерживать. Она здесь чужая! Ее будущее не будет связано с этим домом.

Сны преследовали ее. Бежать!