Облако желаний

Джесс была права, надо будет хорошенько подумать о том, как сформулировать свое желание. Ни один из тех вариантов, которые она уже придумала, не подходил. Она не хотела нечаянно пожелать какую-нибудь глупость, как обычно бывает в сказках, и оказаться в итоге с сосиской вместо носа.

Ван Ыок покачала головой и всерьез задумалась – не посетить ли ей доктора Чина, чтобы он выписал направление к психиатру.

* * *

Возвращаясь домой, Ван Ыок была так поглощена мыслями, что даже не заметила компанию парней на детской площадке, пока не услышала их улюлюканье и свист.

– А я был бы не против отведать такой лакомый кусочек, – сказал Ник.

Она остановилась так резко, словно ее ударили.

– Я только что видела твою маму на Альберт-стрит, Ник. И твою младшую сестру.

Ван Ыок подошла прямо к парням и заговорила громким голосом. Она сама себя не узнавала. Судя по их виду, они тоже.

– И как бы тебе понравилось, если бы кто-то сказал твоей маме или сестре, что он не против отведать их лакомый кусочек?

Мальчишки неловко переступали с ноги на ногу, стараясь не глядеть на нее.

– Что? Не слышу тебя.

– Я просто говорил, что ты секси, девочка, – пробормотал Ник.

– Что ж, не тебе меня оценивать. Я здесь не для этого.

– Это же был гребаный комплимент, – ответил он.

– Нет, это сексуальное домогательство. И я сыта этим по горло. – Она посмотрела в глаза каждому парню. – И не называй меня «девочкой». У меня есть имя, и вы все прекрасно его знаете с пяти лет. Вы должны извиниться передо мной. Вы же выше этого. По крайней мере, большинство из вас, – проговорила она и самым жестким своим взглядом посмотрела на Ника. – Да ладно вам, ребята, вы ничуть не лучше его, если позволяете говорить такие вещи. Заткните ему рот, если он будет говорить так со мной или с любой другой девчонкой.

Со стороны качелей донеслись приглушенные слова извинений. Мэтью толкнул в плечо Ника:

– Ник?

– Ладно, – сказал Ник. – Прости. Черт.

– Хорошо, прощаю, – ответила она. – Только помните – имейте хоть немного уважения.

Ван Ыок сохраняла самообладание лишь до тех пор, пока не вошла в дом, где было уже невозможно устоять перед тем, чтобы не отстучать степом пару шагов до лифта и не выразить свой пьянящий восторг – наконец-то она начала высказываться.

Джейн бы точно это одобрила.

48

«…Дорогой читатель, желаю тебе никогда не испытывать того, что испытывала я тогда…»[36]

Отперев дверь и войдя домой, Ван Ыок мигом стала серьезной, увидев мрачное лицо матери. Она усадила ее рядом.

– Ты хотела услышать больше. Но мне не хотелось, чтобы в тебе поселилась моя печаль.

– Я хочу знать твою историю. Все, что ты захочешь рассказать.

Как будто ворота шлюза открылись, и ее матери стало проще говорить, чем продолжать молчать.

* * *

Слушая маму, Ван Ыок ощущала в себе отголоски тех многочисленных историй из первых рук, прочитанных за все эти годы.

Им удалось сбежать с третьей попытки – ее матери, отцу и тете. Это было в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Ее матери тогда был двадцать один год. Их лодка, как и многие другие рыбацкие лодки, была не самым безопасным судном – она предназначалась для хождения по рекам, а не для открытого моря.

Очень много людей. Мало мест. Минимальное количество вещей. Еды и воды в достаточном количестве на несколько дней. Нелепые ожидания. Вера. Страх.

Когда через три дня у лодки сломался мотор, никто даже не удивился. Им бы повезло, если бы вскоре течение вынесло их к берегу или кто-нибудь отбуксировал их. Когда прошел день, они еще были спокойны. Но потом прошел еще день, и все заволновались. Палящее солнце и спокойная бирюзовая вода могли бы их убить. Они уже и так сидели в помоях из экскрементов, воды, пробивающейся из течи, и страха.

Сначала дети плакали так сильно, что их невозможно было успокоить, но потом у них не осталось энергии. Воды почти не осталось. Ее мама была беременна шестнадцать недель. Отец и тетя, Хоа Ньюнг, заботились о ней, как могли, но ее организм был обезвожен и обессилен из-за рвоты. Их товарищи, теснящиеся в вонючем суденышке, словно сардины в бочке, возмущались тем, что папа давал ей воду глоток за глотком – ведь ее наверняка снова стошнит.

Вскоре у них не осталось ничего, кроме отчаянной надежды, которая и привела их на эту лодку.

Мама вспоминала, как смотрела в безжалостное небо и, потому что чувствовала, что скоро умрет, загадывала, может, и бессмысленные, желания. Она понимала, что, когда ей осталось так мало, следует уже молиться, но после того, что она видела и пережила, сначала во Вьетнаме, потом в этом путешествии (которое в итоге оказалось напрасным), у нее больше не осталось веры. И поэтому она просто загадывала желания, глядя в бесконечное голубое небо. Пусть малыш выживет, пусть малыш будет сильным, пусть малыш вырастет, не зная страха, не зная голода. Будет свободным. Позволь мне умереть, а моему ребенку выжить.