Облава на волков

ТВО находилось в селе Оброчиште, где было государственное земледельческое хозяйство — госхоз. Иван позднее рассказывал, что время, проведенное в ТВО, показалось ему и не таким долгим и не таким тяжелым, как он ожидал. Начальником лагеря был один из двенадцати парней, которых судили в свое время после провала ремсистской[19]

организации и который сидел вместе с Михо Бараковым. Тогда это был молодой рабочий, теперь — тридцатилетний лейтенант милиции. Прочитав досье Ивана Шибилева, он порасспросил его и назначил учетчиком огородной бригады. Бригада обрабатывала огороды в соседнем селе Краневе, расположенном на берегу моря, в живописной долине речушки Батова. В праздничные и воскресные дни, когда им давали отпуск, Иван захаживал в корчму и играл там на кларнете, играл и на вечеринках, декламировал стихи, показывал всякие номера и фокусы — одним словом, и здесь, как всюду, где ему приходилось работать, завоевал симпатии и начальства, и своих товарищей, и крестьян.

Он, разумеется, был оскорблен тем, что его послали на принудительные работы, но его характер не позволял ему предаваться унынию. Он не был злопамятен, а склонность увлекаться всякой всячиной рассеивала его и успокаивала. Так его восьмимесячное пребывание в лагере, быть может, и не оставило бы заметных следов в его жизни, если бы не несчастье с Моной. Целый месяц после его высылки она ничего о нем не знала, и узнать было неоткуда. Стоян Кралев уверял ее, что тоже ничего не знает, а Михо Бараков, к которому она пробилась, сказал, что он выслан на несколько месяцев в какое-то хозяйство в Южную Болгарию, но куда именно, он, мол, тоже не знает. Иван мог написать ей сразу, как приехал на место, но был уверен, что письмо со штампом ТВО до нее не дойдет. Прошел месяц, пока он сумел послать ей какую-то пьесу и письмо от имени ее подруги из Толбухина, написанное рукой бухгалтерши госхоза. Бараков-старший вызвал Мону в сельсовет и вручил ей книгу, перелистав ее страницу за страницей, а письмо на всякий случай задержал. Прибежав домой, Мона выписала отмеченные точками буквы и составила письмо. Иван писал ей, что он жив и здоров и чувствует себя хорошо, но она была уверена, что он ее просто успокаивает. Как и все, она думала, что ТВО — это ад, где людей мучают и держат впроголодь. «Раз здешние власти столько времени скрывают, где он, — рассуждала она, — значит, это настоящий ад, и я должна любой ценой его увидеть, хотя бы на минуту, хотя бы через ограду». Мысль о том, что он в заключении в каких-нибудь сорока — пятидесяти километрах от села, не давала ей покоя, и она непрерывно строила планы, как до него добраться. Письмо его пришло в разгар молотьбы, и отлучиться из села по личным делам, хотя бы и на полдня, было более чем неудобно. Пришлось дожидаться первых дней осени, когда в хозяйстве освободился тягловый скот. В это время у нее начались приступы каких-то непонятных болей, сильный припадок случился и на глазах у Николина. Он попросил у председателя хозяйства повозку с лошадьми и еще затемно проводил жену в город к врачу, а сам остался дома с девочкой. До города было километров двадцать, до Оброчиште еще столько же, поэтому, чтобы вернуться до вечера, Мона, как только выехала из села, пустила лошадей галопом. Дорога огибала акациевую рощицу, на повороте навстречу выскочил мотоцикл с коляской и налетел на лошадей. Они встали как вкопанные, Мону кинуло вперед, и, перелетев через передок, она упала меж лошадиных крупов, ударившись о дышло. В следующее мгновение лошади рванули с места, понесли по стерне и, сделав круг, помчались обратно в село. Мотоциклист — а это был курьер из города — сообщил в сельсовете о том, что произошло, он только не видел, на какую улицу села свернули мчащиеся лошади. Они с милиционером бросились их искать, но трое мужчин уже несли Мону на одеяле. Ее оставили в сельсовете и послали мотоциклиста в соседнее село за врачом. Тот приехал через полчаса, но не застал Мону в живых. Сказал, что она скончалась, еще когда ее волочило под повозкой.