Облава на волков

В последующие годы черты лица Мелы непрерывно и быстро менялись, и она становилась похожа то на свою мать или ее тетку, то на него или даже на его сестру. Когда прошел переломный возраст, ее сходство с Иваном стало более заметным, особенно для тех, кто хотел его найти. Но тогда Мела уже училась в городе, Николин видел ее редко и забывал об этом сходстве, а когда она приезжала домой, так радовался и волновался, что думал единственно о том, как ублажить ее и подольше задержать в селе. Он вспомнил, что, в сущности, много раз улавливал и замечал близость между Моной и Иваном. Несколько раз он видел, как они разговаривают в каком-нибудь проулке, при этом он держит девочку на руках, дает ей лакомства и целует. Бывало, он заставал их в клубе, во время репетиции, и тогда но лицу Моны понимал, что она недовольна его появлением, а по дороге домой она всегда находила повод за что-то ему выговорить. Раз он видел их обоих, когда они возвращались из соседнего села. Они представляли там какую-то детскую пьеску и возвращались на закате пешком, двигаясь шагах в ста позади детей. Его отара паслась у дороги, а он сидел на стерне, когда они прошли мимо, его не заметив. Они шли прямо на заходящее солнце, лица у них были веселые, Мона что-то говорила и смеялась таким заливистым смехом, какого он никогда не слыхал дома…

Когда окончательно рассвело и пора было идти в овчарню, Николин случайно увидел в углу под стулом свои кожаные перчатки и почувствовал, как тяжесть в его сердце вдруг сменилась сладостной легкостью, как во все его существо хлынула какая-то живительная струя, исполнившая его спокойствием и надеждой. Он искал эти перчатки с тех пор, как похолодало, и то, что они нашлись, воспринял как счастливое предзнаменование. Мужики в селе носили вязаные рукавицы с одним пальцем, а кожаные перчатки с пятью пальцами были только у него. Он обычно надевал их в праздничные дни или когда ездил в город, отвозил что-нибудь Меле, но когда они пообтрепались, стал носить каждый день. «Папа, носи на здоровье!» — сказала ему Мела несколько лет назад, привезя их в подарок на рождественские каникулы. Заставила его тут же их надеть, чтобы посмотреть, по руке ли они, улыбалась и говорила, что они очень ему идут, а поскольку они на подкладке, ему всю зиму будет тепло. Сейчас Николин видел ее улыбку, сердечную и веселую, слышал ее голос («папа, носи на здоровье») и думал, что Мела всегда была с ним ласкова и приветлива, потому что она его родная дочь и больше ничьей дочерью быть не может.

Нескольких фотографий Мелы и Моны, вещей, к которым они прикасались, одного светлого воспоминания было достаточно, чтобы вернуть ему веру в то, что Мона была ему преданной женой, а Мела — их родная дочь. Да где это видано, чтоб взрослая девушка, на выданье можно сказать, вдруг бросила отца и признала отцом другого мужчину? И почему она не делала этого до сих пор? — спрашивал он себя и сам же отвечал, что поддался сплетням, его ввели в заблуждение и все его сомнения напрасны. Так он думал днем, когда ходил на работу и крутился среди людей, но по ночам одиночество наваливалось на него, как жернов, ехидны снова набрасывались на него и безжалостно рвали его сердце.

В одиночестве он провел много лет, и оно тяготило его, но не было таким уж невыносимым, потому что он всегда поджидал Мелу, приезжавшую в село на каникулы. Ее будущее тоже не слишком его тревожило. Он полагал, что, получив образование, она выйдет замуж и будет жить в городе, как большинство ученых молодых людей. Но где бы она ни жила, она его дочь. Время от времени он будет навещать ее, она тоже будет приезжать в гости, а может получиться и так, что на старости лет он будет жить с ней. Почему бы и нет? Ведь у нее будут дети, и если в доме не окажется другого старого человека, чтобы их растить, он станет за ними присматривать. Но знать, что она никогда больше не переступит порог его дома, что он никогда не услышит ее голоса, не увидит ее глаз…

Истерзанный своим двойственным состоянием, он все время сознавал, что правду о Меле он может получить только из рук Ивана Шибилева. От этого человека зависело, какая будет у него дальше жизнь — спокойная и счастливая или исполненная горьких, невыносимых мук. Ослепленный мщением, он тысячу раз на дню убивал Ивана за то, что тот был любовником его жены, а Мела — его дочь, и тысячу раз падал перед ним на колени и благодарил за то, что узнал из его уст — все это сплетни и вранье, у него никогда не было связи с Моной, а Мела — его, Николина, дочь.